Мда, с этим одним разом пришлось покрутиться. Ее и других женщин привезли в Абадан - форт в устье реки, в половине фарсаха от Басры. Шаадийа шептала: "Скажи, что у тебя месячные. Скажи, что у тебя месячные!". Но ее что-то разобрало - злость, наверное. "Нет", ответила она. "Пусть приходит". Раз ему так приспичило, в конце-то концов. Комнатки им отвели крошечные и, конечно, внутренние. Лампу Шаадийа оставила только в своей - ну как в своей, они там впятером спали, вместе с остальными невольницами. Так что аль-Мамун прошел к ней в полной темноте. И поступил, как поступает мужчина, у которого голова занята делами, и весь он недоволен, и плохо ему и тяжко на душе, а женщина ему нужна, чтоб молчала и вся вздрагивала между бедер. Он поставил ее на четвереньки и занимался так долго, что потом болели спина и ладони, которые то и дело съезжали по ковру. На прощанье сказал: "Мне понравилось, что ты такая неразговорчивая. И двигаешься хорошо". И одобрительно похлопал по заднице. Добавил: "Да, теперь я понимаю брата, который любил пробовать новых женщин. Жена, наложница - все это приедается. А вот чужое тело - другое дело". И еще раз хлопнул по ягодице. На прощанье она молча поцеловала ему руку через рукав. Тем более, что ему, оказывается, нравятся неразговорчивые...
- А что, у Арвы с двух получилось... - снова боднула ее бренчащим лбом кахрамана.
- Отстань, о Шаадийа. У меня, похоже, месячные начина-ааются-ааааа...
- Вот же ж напасть нам от Всевышнего, - грустно сказала управительница.
- Это мне наказание за обма-аан... Зачем я подделала бумаги? Зачем не послушалась Абдаллаха и не поехала в столицу? О Всевышний, что он со мной сделает, когда все узнаа-ает... Ой, теперь живот боли-ииит...
И Нум, охнув, завалилась на подушки.
- ...У верблю-ууда - четыре ноги, - тихо напевал Абид, крадясь среди тупо жующих скотин.
Верблюды ожидали, пока их навьючат.
- Позади у него - короткий хвост...
Тут Абид замер.
От страха - вдруг застукают. Ну и от восхищения тоже.
И, присев на корточки, стал любоваться на дивную картину, открывавшуюся из-под брюха верблюда.
На роскошных многоцветных коврах сидели красавицы, стан которых подобен букве алиф, а брови - хвостам соболя. И были они словно палтус в водоеме, и динар в серебряной миске. Шелковые синие шали с золотой бахромой украшали их, и зеленые платья с тугим лифом, а лица их едва прикрывали прозрачные платки.
