Летняя рапсодия [Сборник] | страница 64

Оба помолчали, Уитни медленно потягивала вино, пока ее бокал не опустел.

— Почему же ты вернулся в долину? — наконец спросила она.

— Из‑за Троя. Я знал, что бабушка не выкинет своего внука из‑за наших с ней разногласий. Я знал, что она примет нас, и знал, что она полюбит Троя. Так же, как она приняла тебя, и так же, как она любила тебя. — Его голос посуровел.

— Твоя бабушка умерла без обиды на тебя, Люк.

— Но она ни разу не попыталась со мной связаться.

— Я уже объясняла… в ней было слишком много гордости.

— Гордости. Этой проклятой гордости Браннигенов!

— Да, — тихо произнесла Уитни. — Гордость причинила вашей семье немало сердечной боли.

На какое‑то время они оба замолчали, и только поднявшийся ветер шелестел листвой и цветами в саду. Уитни чувствовала, как все громче бьется ее сердце. Лунный свет, вино и этот мужчина, сидящий так близко от нее, — смертельное сочетание! Оно лишало ее способности контролировать себя.

Как обычно, безопаснее всего — вовремя уйти. Она встала.

— Я пошла.

Люк вытянул руку и взял ее за запястье. Его рука была теплой, но твердой.

— Еще рано.

В ее теле разгорался огонь желания. Она страстно мечтала сдаться… позволить ему усадить ее к себе на колени, обвить его шею руками, ощутить на губах его поцелуй.

И не только.

О Господи, да… отдаться ему, быть с ним. Полностью. Под звездами, в свете луны…

Она освободила руку.

— Мы это уже проходили, — тихо сказала она. — Ничего же не изменилось. Правда? — «Ты все так же видишь во мне мою мать?» Именно об этом она спрашивала на самом деле.

Он откинулся в кресле, и, даже если глаза его и были открыты, Уитни не могла больше видеть лунный свет, отраженный в них. Его лицо оказалось полностью в темноте.

Он не ответил. Но ответа и не требовалось.

Ничто не изменилось. И никогда не изменится.

Прошлое лежало между ними непреодолимой преградой.

На следующий день, пока Трой спал после обеда, Уитни решила заняться разборкой стола Крессиды в библиотеке — китайского стола с его затейливо вырезанными гроздьями винограда и лозами, стола, в котором Крессида хранила свою личную переписку.

После смерти старой женщины Эдмунд Максвелл проверил все его содержимое в поисках деловых бумаг, но ничего не нашел. Он посоветовал Уитни, прежде чем сжечь личные письма, прочесть их — вдруг в них встретится что‑нибудь важное. Она до сих пор откладывала это дело, но рано или поздно ей все равно придется им заняться.

Было очень странно усесться на стул красного дерева с зеленым бархатным сиденьем, стул, на котором всегда сидела Крессида. Сколько раз Уитни входила в библиотеку и обнаруживала ее за этим столом — узкая прямая, как у солдата, спина, тонкие серебряные волосы уложены в безупречный «французский» валик… и, как всегда, на губах приветливая улыбка.