— Клавочка, твой выход! — к ним подошел пожилой распорядитель.
— Ничего не понимаю. Подождите меня! — и упорхнула на сцену.
Шел последний акт «Детей Ванюшина». Дали занавес. Клава с огорчением обнаружила, что за кулисами ее никто не ждет. Она не спеша разгримировалась, собрала вещички и вышла на улицу. Павел Герман стоял с букетом чайных роз и с улыбкой смотрел на нее.
— Это вам.
— Спасибо. Вы кто?
— Мой хороший товарищ, музыкант, поэт, много говорил о вас. Я специально приехал к вам.
Клавдия насторожилась:
— И. П. Г.? Он обо мне ничего не знает. Передайте ему, что я не нуждаюсь в его советах. Возьмите цветы! Возьмите, не то я их выброшу!
Надо сказать, что, когда Клава сердилась, она, не замечая того, снова переходила на южнорусский говор, что выходило у нее весьма забавно.
— Я ничего не пою из репертуара Изы Кремер! Запомните это и передайте вашему несносному И. П. Г. А если он будет меня преследовать, при встрече я ему харю начищу! — вдруг выругалась Клава и сама оторопела.
Павел Герман расхохотался.
— И правильно сделаете, я вам помогу!.. Но сначала выслушайте меня, дорогая Клавочка. Я принес вам песню, мы ее с другом моим написали, специально для вас.
Клава недоверчиво на него взглянула:
— А не врете?
— Вот! — Герман из военной планшетки вытащил листы. — Посмотрите.
Со стороны картина выглядела весьма комично. Девушка стояла с букетом чайных роз на расстоянии нескольких шагов. Герман — в отдалении с вытянутой рукой, в которой на ветру трепыхались белые листы.
Потом они шли по Сумской и смеялись. Клавдия вдыхала аромат роз. Павел Герман поглядывал на нее, любуясь ее статной фигурой, высокой грудью, красивыми руками. Он отметил, что в профиль она проигрывает, ибо нос «уточкой» отнюдь не делал ее красавицей. В сквере они сели на скамейку. Клава внимательно читала текст. Первая песня называлась «Шахта № 3», вторая и того лучше: «Песня о кирпичном заводе».
— Вы знаете такого композитора, Валентина Кручинина?
— Нет, а что он сочинил?
— Вот эти две гениальные вещицы. Я к вам специально из Киева приехал.
— Где вы остановились?
— Чепуха. Вечером уезжаю.
Посмотрев ноты, Клава рассмеялась:
— Позвольте, Павел. Но ведь это вальс начала века, «Три собачки» называется. Разве его сочинил ваш друг?
— Правильно, — спокойно ответил Павел. — Только не три, а «Две собачки». Это обработка. Аранжировка. Важно то, что здесь есть то, что нужно на сегодняшний день. Хватит петь о страстях и прочих глупостях, — ударение он сделал на последнем слоге. — У вас, Клава, появится свой репертуар. Вы первая в нашей советской стране будете петь не всякую там чепуховину, простите, а наши советские песни про наш советский быт!
