— А у матери подсмотрел.
— Вот, господа студенты, как наблюдать-то важно, — замечает Паллас. — Вот я сейчас с каким вареньем блин-то съел?
— С малиновым! — выпаливают разом господа студенты.
— Без никакого варенья… Просто на масляной подмазочке.
Уязвил!
3
Паллас с пристрастием следил за солдатским сыном. Ребячество так и рвется из него — эти веснушки, детские повадки, кои просто не могут не смешить. Вырежет ивовый прут, оглянется, нет ли кого рядом, и давай хлестать налево-направо крапиву и лопухи. Хохолок на голове вздымается наподобие петушиного гребешка, сам напоминает петушка, боевого до отчаянности. Или начнет допекать худого, длиннющего, как жердь, Вальтера: «Жил-де был детина, долгий, как жердина…» И стрекача. Подманывает: «Ну, догони, осаль…» Осаль — Шумский потом объяснил: в игру зовет, в салочки.
В нужных обстоятельствах, однако, с Василия точно сползала розовая мальчишеская кожа и обнаруживалась твердая сердцевина, в суждениях проявлялась зрелость. Правду сказать, хоть отстоял его перед чиновным Таубертом, а все ж поначалу сомнение иголочкой покалывало: не обузу ли взвалил на плечи? Четырнадцать лет — пора, когда пристало жить под родительским кровом. Но с каждым днем отрок все более побеждал сомнения. В нем была, кроме всего прочего, цепкая крестьянская хватка.
Отец в детстве предостерегал от игры с крестьянскими детьми — не ровня! В России об этом откровеннее скажут: подлое сословие. Теперь же Паллас неожиданно для себя обнаружил, что Василий, крестьянских кровей паренек, ближе и понятнее, чем те же студенты, хотя по происхождению они куда родовитее. Впрочем, Вальтера и Соколова он тоже полюбил. Соколов показывал недюжинные способности по химии; Вальтер разбирался в минералогии. Это утверждало в уверенности: не ошибся в выборе спутников. Но любопытнее был Зуев, маленький русский смерд. От смердов взошло российское крестьянство, первейший, самый многочисленный пласт этого поразительного народа. И Зуев — тоненькая, зеленая веточка крестьянских корней. Так часто думал о младшем члене экспедиции Петер Симон Паллас. И хотя внешне никак не обнаруживал своего чувства, питал к мальчику особую нежность.
Его радовало, что и студенты приняли Ваську как своего, даром что на четыре года моложе. Прощали ему ребяческие проделки. «Три молодца, три брата», — отозвался о помощниках Паллас в разговоре с одним вельможей.
Чучельник Ваську за сына почитал. Крестный… Смешной русский обряд. И как совпало! Крестный и крестник в одном отряде. Не однажды Паллас видел, как Шумский в нижних портах скачет к Васиной постели. Голая нога высунулась — прикроет, тулуп подоткнет под бока. Перекрестится: «Господи, не дай пропасть мальчонке».
