А Зуев? Смазать дегтем колеса — с милым нашим удовольствием. Подшить на фурах изорвавшуюся парусину — где наша большая игла? По поручению Палласа скакал в деревню, чтобы распорядиться о ночлеге. Нагонял страху на ленивых паромщиков и тугодумных сельских старост, которые никак не могли уяснить, кто же едет.
— Член трех заграничных академий. Их сиятельство!
Мужики спешили исполнить требование расторопного паренька, не переставая удивляться, что у такого сиятельного вельможи в подручных этакий малолеток. Пойми господ.
Шумский не успевает отмерять время по привычному для него календарю. Отошел январский Афанасий — ломонос, береги нос. Остались позади мартовские Герасим-грачевник и Василий-капельник. И апрельский Мартын-лисогон, и апрельская Мария-заиграй-овражки благополучно отпустили экспедицию. И июльские Мария — сильные росы и Илья-громоносный, и сентябрьский Никита-гусепролет, и ноябрьский Филипп с его заговеньем, и студеный декабрьский Никола, как незримые, но добрые духи из сказок, расстилали перед путешественным отрядом бесконечные дали, листали, как в книжице, день за днем — с морозами и базарным грачиным граем, со сверкающей капелью на потемневших ветках берез, с овражками, полными талой воды, с утренними росами на лугах, и громами в небе, и хрупкой остекленевшей гололедью в наезженных колеях почтового тракта.
Как славно в путешественной команде! Зуев готов немедля прийти на помощь, когда в том есть нужда.
Шумский толчет в ступе для своих бальзамических составов какие-то кристаллы.
— Дядь Ксень, помочь?
— Потолки, руки небось не отвалятся.
Бум, бум, бум! Пестик колотится в медной ступе, похожей на опрокинутый колокол. Толочь ради толчения — большой ли интерес? А можно в колокола ударить, и тогда пестик становится звонким языком — он поет: то тревожно, то бубенцами, залихватски. Эй, народ, на праздничное гулево: пляшут скоморохи под гусли и балалайки; качели — от земли к небу, от неба к земле; песельники в нарядных рубашках. Динь, динь, динь!
Колокол стихает. Васькина рука беспомощной плетью падает вдоль тела.
— Ты чего? — пугается Шумский.
— Говорил — не отвалится, вот и отвалилась.
— Ох, Василий. Все игра тебе, проказы. А нет того понимания, кто ты есть.
— Кто ж я есть? — Зуев опять колотит во всю мочь пестиком по опрокинутому колоколу.
— Звонарь — вот кто. Звону много, а сурьезности…
Никита Соколов смеется:
— Уделал крестный крестника.
— А ты, Никита-гусепролет, гусей не прозевай, — не остается в долгу Вася.
