Отчаяние ризничего было настолько очевидно, что кюре ни словом не упрекнул его.
— Скорее, Каппель! Нужно развязать этого человека и оказать ему помощь. Бог мой! Надеюсь, что вы его ранили не опасно.
На лбу маркиза де Санта-Клаус выросла огромная шишка, и он испытывал стреляющую боль.
— Вы можете гордиться своей работой, Каппель, — с гримасой сказал он. — Моя задача состояла в предотвращении кражи. Теперь же она будет заключаться в том, чтобы найти вора, а, главное, бриллианты. Это не так просто, но бывали случаи и посложнее. Господин кюре, вплоть до нового приказа, полное молчание. Надо будет потребовать от ювелира и Корнюсса, чтобы и они придержали языки. Вы, разумеется, не хотите волновать жителей, с другой стороны нелепо было бы вводить в курс дела полевого стража. Наконец, лучше, если вор не узнает, что нам известно о замене камней. Спокойно читайте свою мессу. Пусть «стражи святого Николая» всю ночь стерегут два стекла, и доверьтесь мне. Но… отец Каппель, больше никаких ударов ходулями, не так ли? Для ризничего у вас, пожалуй, слишком тяжелая рука.
Вдали видно было, как прямо над землей загорались звезды. Они рождались на земле, возникали из глубины леса. Группами по несколько штук они, подчиняясь медленному течению, стекались к Мортефону. Это удивительное зарождение звезд отвечало колокольному перезвону. Каждая новая звезда означала, что крестьянин, окруженный семьей, направляется в церковь с фонарем в руке.
Каппель, стоя у окна в зале над ризницей, искал другую звезду — небесную. Ему не давала покоя фраза из старой рукописи:
Спроси у Звезды Пастухов,
И найдешь Золотую Руку.
Полуночная месса была великолепна. На нее собралось большое число детей из деревень. Многие видели раку впервые. Матери склонялись к ним и шептали:
— Посмотри на камень, который так блестит, Жако. Такого красивого ты нигде не увидишь… Никто здесь не сможет сказать, сколько он стоит, кроме, может быть, господина Тюрнера.
Копф с большим подъемом запел: «Полночь, христиане…»
Читая молитвы, аббат Фюкс старался сосредоточиться на смысле произносимых им текстов. Но снова и снова в голове его звучала фраза ювелира: «Стекла! Пятьдесят франков за оба!»
Священник страдал. Сердце у него болело и неистово колотилось; он боялся приступа. Один раз сердцебиение уже заставило его прервать службу. Удрученный, со смятенными мыслями, бедный аббат поднимался и спускался по ступеням алтаря, вставал то справа, то слева от дарохранительницы, постоянно чувствуя искушение поднять глаза на «стекла», которые «сияли» на уровне его лба.
