— У нас нет хорошей конницы. А парфяне, как известно, конный народ. Чтобы их разгромить, нужно найти и догнать, не так ли? Но без сильных и быстрых коней их не догонишь. И подвижной легкой пехоты мало у нас, а в боях с таким противником, как парфяне, без нее никак не обойтись…
Красс молчит. Кассий прав. Он человек осторожный и дальновидный.
Но плох высший начальник, который сразу, без многозначительных колебаний, дает понять, что он знает нечто, чего не знают другие, соглашается с мнением нижестоящего.
И Красс молчит. Красс размышляет. Нужно найти решение, которое, полностью совпадая с мнением Кассия, все же выглядело бы решением Красса.
Римлянам надо было бы сделать своей эмблемой не волчицу и не орла на значках легионов. А скорее — гуся. Ибо гуси не раз приходили им на помощь. Вот и сейчас гусь вызволил Красса из затруднительного положения.
Не сам гусь — его давно уже съели, — а крылья его, символизирующие быстроту и легкость. Они трепещут на конце тонкого жезла в руке молодого человека с широченной выпуклой грудью и сухими ногами бегуна.
— Гонец!
Он сбавил ход уже на виду Зенодотии и, весь мокрый от пота, дышал глубоко и равномерно.
«Император» — отныне так и придется его называть, на меньшее он никак не согласен — взял у гонца письмо, распечатал.
И его гранитное лицо изнутри озарилось светом, будто солнце взошло.
— Ты говорил о хорошей коннице, квестор, — промурлыкал довольный Красс. — Мой сын Публий извещает, что идет к нам от друга нашего Юлия Цезаря с тысячей отборных всадников… — Красс не смог сдержать широкой улыбки — и как раз в это время и впрямь взошло солнце. — Все! Решено: возвращаемся в Сирию…
Над Зенодотией кружились грифы.
— Хорошо, я возьму тебя в свою центурию, — сказал Тит неохотно. — Из уважения к имени твоего покойного отца. Но знай: я не менее строг, чем Корнелий Секст!
— Не бывает мягких центурионов, — усмехнулся Фортунат. — Мягкий человек не может стать центурионом. Но солдатом он может стать! — произнес Фортунат ожесточенно.
Тит уловил в повадках приятеля что-то новое, опасно холодное и упорное — и сам не заметил, как отодвинулся.
Они стояли на зубчатой городской стене, отсюда был хорошо виден желтый овраг в черных пятнах кустарника. Мертвых уже забросали землей, но грифы, будто зная, что трупов им еще достанет, продолжали неспешно кружиться над Зенодотией.
— Нам нельзя быть мягкими, — молвил Тит доверительно. — Красс уходит, мы остаемся. Караульный отряд. Считай, один перед лицом всего Востока.
