- Господи, если ты есть, - шептала она, - сделай так, чтобы проходной балл был пониже! Ну чего они все ринулись на физфак? Помоги ей. Господи, она так мечтает!
Такие молитвы возносила Мария Тихоновна небесам, но скорее всего помогли не они, а прошлогодняя олимпиада, на которой Наташа поразила преподавателей МГУ оригинальным решением сложных задач. Ее запомнили уже тогда, ее на физфаке ждали. Она сдала все блестяще и поступила.
Вот какие огромные перемены произошли во время второго отсутствия Брема. На сей раз он явился прямо домой, кто-то открыл ему парадную дверь, он легко вбежал на третий этаж, на свою лестничную площадку, гавкнул с достоинством и негромко: "Отворяйте, это я!" Ему отворили, и он вбежал извиняющейся походкой, чуть смущенно глядя на Наташу.
- Еще улыбается! - возмутилась Наташа. - Нет, баб, ты смотри, ведь он улыбается!
Мария Тихоновна с удовольствием смотрела на Брема."
- Он просто запыхался от бега, - заступилась она за него. - Налей-ка ему напиться, а потом - в ванную.
Брем пил долго и с наслаждением. "Раз-два-три, раз-два-три..." считала Наташа, как он лакает. А бабушка принесла большую оранжевую простыню и пустила в ванной теплую воду.
Вечером, вычесывая разомлевшего от Купания Брема, Наташа вела с ним беседу.
- Бродяга ты, бродяга, - укоряла она его. - Посмотри, как ты отощал, какой ты усталый, измученный...
Ну зачем убегать, скажи? Разве тебе дома плохо?
Брем открыл один глаз, взглянул на склоненное к нему лицо, хотел лизнуть Наташу в щеку, но голова его упала на лапы, и он заснул крепким сном.
***
Училась в университете Наташа, хозяйничала в доме бабушка, убегал-прибегал Брем, резвилось новое поколение на собачьей площадке. Все менялось, все двигалось в этом мире, и только вражда двух, уже взрослых, псов оставалась неизменной и страстной. Шурка и Брем сражались с незатухающей яростью - сверкали клыки, летела шерсть в разные стороны, тяжелые от злости звери извивались в руках людей, и казалось, так будет вечно.
Но вот весной в доме у Брема снова остро запахло лекарствами, заходили чужие люди в тревожно белых халатах, и Наташа перестала ездить в университет. Было хуже, чем в тот раз, - Брем это сразу почувствовал.
Мария Тихоновна лежала недвижно, не читала, радио не включала и с Бремом не разговаривала. Она только чуть-чуть ему улыбалась, когда ставил он на постель лапы и заглядывал ей в лицо. Но и улыбка пугала Брема: была она слабая, неуверенная. Брем волновался очень, от дивана не отходил, караулил Марию Тихоновну, и напрасно манила Брема вольная его подруга: он не мог покинуть своих в беде.
