Не жилец.
Но не оставлять же его тут? Как же можно оставить-то своего? Сделали носилки из шинели и жердей. Кое-как уложили. И отправились снова в путь. Недолгий путь. Метров через сто – лес закончился, превратившись в дымящуюся пустыню переломанных деревьев.
Рысенков подумал и принял решение – ждать ночи и по темноте прорываться дальше.
Но ночь все не шла и не шла. Рота расползлась по воронкам, покуривая в рукав. Тела убитых выкладывали по периметру, прикрываясь ими от осколков. Немецкие тела, русские тела. Какая разница сейчас? Для живых-то?
И высоко-высоко, за холодными облаками, ангелы продолжали зажигать свои желтые фонари.
Кто-нибудь! Погасите луну!
Никто не слышит… Некому… Некогда ангелам слышать. В неярких отблесках заката стерегут они души павших за Родину.
Роты имя им. Батальоны. Полки. Дивизии.
Волховский фронт – святой фронт.
Густой, серый туман молчаливо повис над огромным полем. Туман пах дымом, сгоревшей взрывчаткой, гарью горелого железа и человеческим посмертием.
Поле было искорежено рваным металлом так, что не было ровного места. Воронки, воронки, траншеи, снова воронки. Здесь, на этом поле, знаменитая солдатская примета – «Снаряд в одну воронку не падает» – не работала. В одни и те же воронки падали и падали новые снаряды, новые мины, новые бомбы, снова и снова переворачивая землю, перемешивая ее с останками людей, лошадей, ящиков, гильз, осколков, винтовок. Лишь обугленные палки, когда-то бывшие деревьями, редко торчали из этой мешанины. Торчали молчаливыми горестными обелисками к небу, которое в ужасе спрятало свои глаза за смрадным туманом.
Противогазные трубки извивались мертвыми червями, изорванные осколками лопатки валялись тут и там, россыпи гильз мрачно блестели ровным ковром, ржавели сотнями брошенные винтовки. Из одного заваленного взрывом окопа вертикально вверх торчал изогнутый ствол противотанкового ружья, на котором глубокими шрамами война высекла свои следы. И каски… Расколотые, пробитые, вывернутые наизнанку.
И тела, тела, тела…
Разорванные, простреленные, а иногда внешне целые. В летних выцветших гимнастерках, в серых фуфайках, в грязных полушубках.
И в серо-зеленых мундирах валяются рядом. Получили ту землю, которую им обещали. И сейчас эта земля постепенно переваривает их.
Кажется, что на этом поле нет никакой жизни. Лишь крысы шныряют между телами.
Но проходит секунда, другая – и в тумане слышится чье-то покашливание, постукивание, переругивание. Постепенно, словно кроты из-под земли, появляются – живые. Они снова берут винтовки и пулеметы и снова готовятся начать бой.
