Все уставились на Михаила, только толстый не глядел прямо, взгляд бегал, иногда цепляясь за фигуру Курмина, и снова начинал оглядывать пол, потолок, стены. Курмину хотелось только одного — домой, выпить этот злополучный коньяк и забыть всё, как какое-то злостное недоразумение. Ужас пережитых секунд, когда толстый чуть не раздавил его у стеллажа, прошёл, осталась только неимоверная усталость, разбавленная желанием побыстрее закончить этот бардак.
— Не надо ничего писать… — услышав слова Курмина, опер чуть слышно облегчённо вздохнул, и в глазах Семёныча тоже проскочила искорка расслабленности, — в жизни всякое случается… Я зла не держу.
— Точно? — опер спросил скорее для проформы, посмотрев на наручные часы — дел, по-видимому, действительно было невпроворот, — никаких претензий к гражданину вы не имеете, я правильно понял? Не побежите после в отделение?
— Не побегу, — Курмин для подтверждения помотал головой слева направо, боль колыхнулась в пострадавшей части лица, словно слегка протестуя о принятом решении, но Михаил погасил в душе мимолётное, очень шаткое желание продолжить всю эту канитель, — точно, не побегу. Бывало и хуже, переживу как-нибудь…
— Ну, смотрите сами… — опер развернулся, глядя в сторону человека-глыбы, — повезло вам, гражданин. Другие, бывает, за царапину в цугундер законопатить норовят, да на подольше, подольше… Сами-то заявление писать будете по поводу кражи, если да, то давайте, обязан принять. Если сейчас некогда, то можете сегодня-завтра подойти в двенадцатое отделение, спросите Чулагина, это я, тогда всё и оформим, как полагается. Что касается результатов, я вам уже разъяснял популярно…
— Завтра… — толстый глядел уныло, как карапуз, которому только что поведали, что вместо поездки в Диснейленд на день рождения, ему подарят лобзик и несколько кусков фанеры, для привития полезных трудовых навыков.
— Ладно, буду ждать. — опер исчез из кабинета молниеносно, как исчезает джинн после выполнения третьего желания, только пара лужиц от растаявшего снега с его обуви давали знать, что он здесь всё-таки был.
Дальше были извинения Семёныча и управляющей, глядевшей такими глазами, будто это она, а не человек-гора, наносила телесные повреждения Курмину, причём в лучших традициях пыточных подвалов испанской инквизиции, после чего вдруг выяснилось, что по жуткому недоразумению пытали не кого попало, а самого Томаса Торквемаду. И сейчас начнётся раздача, и определённо не платиновых кредитных карт без лимита и с крайне льготными условиями пользования, или прочих приятностей.
