Искалеченный мир - Вадим Николаевич Громов

Облака были самого обычного колера: желтовато-серого. Нормальные такие облака, от созерцания которых на душе сразу же и безоговорочно воцарялась законченная безоблачность, без малейшего намёка на пертурбации и прочие жизненные безобразия. Такой вот каламбур образовался, бывает… Желтовато-серые — конечно, самое то; и, если кто начнёт ныть, что бывает лучше, — дайте ему прикладом по темечку, чтобы мозги на место встали. Ну не бывает — и всё тут! До Сдвига, рассказывают, сплошь и рядом белые облака по небосклону шастали, при грозе — серые, чёрные, но никак не всех цветов и оттенков, с палитры шизанутого на весь кумпол рисовальщика.

Вот если вдруг малиновые потянутся или (тьфу-тьфу!) золотистые… тогда — да! Тогда финиш и полный загиб организма по всем статьям и категориям. Если, конечно, предварительно не принять меры безопасности. А желтовато-серые, да ещё и в июле — полная расслабуха и шалтай-болтай.

Алмаз лениво поелозил плечами, устраиваясь поудобнее, и бросил скучающий взгляд на остальных, пребывающих в точно таком же плотном безделье. Шатун привычно делал вид, что беззастенчиво дрыхнет, скрестив руки на мощной груди, даже в таком состоянии продолжая оставаться тем, кем он всегда и был. Гибридом связки «Ф-3» — родичем легендарной «лимонки» и стеклянной цистерны с горючкой, к которой, собственно, это дело и было присобачено. При первой же необходимости — рванёт, полыхнёт и переполошит так, что малиновые облака, по сравнению с окаянством Шатуна, покажутся безобидной развлекухой.

«Хамелеоны», висящие у кого на шнурках, у кого на цепочках, твёрдые образования каплеобразной формы, размером со сливу, появившиеся после Сдвига и по какому-то капризу того же Сдвига наделённые способностью чуять любые мутировавшие организмы Материка, были унылого цвета мышиной депрессии. Тускло-серого. Что дополнительно радовало. Вот, когда нальётся радужным свечением, тогда — аврал, ищи во все глаза, откуда очередная членовредительская неприятность прёт-вылезает.

Книжник, периодически поправляя сползающие с переносицы очочки, втрескался в пухлый том, на некогда глянцевой обложке которого теперь лишь смутно угадывалась суровая разборка суровых гомо сапиенсов с не менее суровой монстрятиной. Монстрятина пёрла напропалую, брызгая мутными слюнями, раздрызгавшись щупальцами — на пол-обложки, и три автоматных дула, отоваривающие помесь кракена с газонокосилкой щедрыми порциями свинцовых драже, не производили на вражину никакого впечатления.