— Пусть еще подумают! — вносится предложение.
Я был удручен. «Пусть еще подумают...» А когда думать? В разгаре подписка. Мы, работники редакции, да и наши авторы, рассчитывали, что перемена названия сработает на нашу мельницу, даст нам если не тысячи (о тысячах мы тогда не мечтали), то хоть сотни новых подписчиков. И вдруг такой оборот. У нас пропало желание искать новые варианты. Казалось, мы исчерпали все возможное. И вдруг недели полторы или две спустя звонок из ЦК. Звонили из приемной Т. С. Горбунова, тогдашнего секретаря ЦК КПБ по пропаганде. Он приглашал главного редактора к себе на беседу. Евгений Петрович Василенок стал собираться. Когда он оделся и направился к двери, меня вдруг осенило:
— Евгений Петрович, захватите этот список, покажите Горбунову...
— Что ты, будет тебе секретарь ЦК заниматься такими пустяками. Нет, оставь, надо и в самом деле подумать, поискать другие варианты.
— А вы все-таки возьмите и покажите. А ну как Горбунов поинтересуется: «Как живете, какие у вас планы...» Вот тогда-то вы и положите на стол этот список. Вот, мол, наши варианты, Тимофей Сазонович...
Так и вышло. Горбунов, действительно, поинтересовался планами редакции. Василенок воспользовался моментом и завел речь о том, что нам хотелось бы поменять название, даже и варианты есть... И — бух на стол злополучный список, целиком отвергнутый президиумом Союза писателей. Горбунов вооружился красным карандашом:
— «Литературная Белоруссия»... Не то... «Березина»... «Березина»... Тоже, кажется, не то... «Литературный Минск»... А что? Длинно, правда... «Неман»...
«Неман»... «Неман»... — он пробежал список глазами до конца, вернулся к началу, — «Неман»... «Неман»... Мне это нравится. Как вы? Так давайте на этом названии и остановимся. В пятницу мы вынесем вопрос на бюро ЦК, там и решим.
Разговор с Горбуновым состоялся в среду. А через день, в пятницу, вопрос, действительно, был вынесен на бюро. Новое название — «Неман» — получило единодушное одобрение.
V
Стоит ли говорить, как мы были рады. Заказали новую обложку, стали ездить по городам и весям и агитировать за подписку. Где только мы не побывали. Гомель, Витебск, Гродно... В Гомеле я выступил по телевидению. Оно делало тогда первые шаги и ютилось в клубе железнодорожников, на чердаке. Позже для телецентра здесь построили специальное здание.
В нем тоже довелось выступать. Но чаще мы «спускались» в низы, в массы. На завод, в депо заявлялись втроем, вчетвером, а то и впятером — в обеденный перерыв,— я рассказывал о журнале, поэты читали свои стихи. С собой мы брали кого-либо из работников местного агентства «Союзпечать». Он располагался за столиком в зале и после встречи сразу начинал оформлять подписку. Желающие всегда находились. И все же наш порыв и наш энтузиазм дали, в сущности, незначительные результаты. Подписка составила только 2887 экземпляров. Мы думали — лиха беда начало, дальше пойдет, — увы! Как мы ни старались, как ни пропагандировали журнал, как ни разнообразили его содержание, популярность росла очень медленно. Нужно было какое-то время, чтобы убедиться, что дело тут не только в названии и содержании, но и в периодичности. Часто бывая в агентствах «Союзпечать», на заводах и в колхозах, разговаривая с общественными распространителями печати, с самими подписчиками, я пришел к убеждению — надо добиваться ежемесячника, иначе мы так и будем топтаться в пределах десятка тысяч. Но сказано — еще не сделано. Добиться, чтобы журнал стал ежемесячником, оказалось труднее, чем изменить название. Куда я только не ходил, с кем только не разговаривал... Вплоть до ЦК КПБ, не говоря уже о Союзе писателей. Отделом культуры ЦК тогда заведовал Григорий Васильевич Коновалов. Когда я пришел к нему на прием и рассказал о том, что нас, неманцев, волнует, он, к моему удивлению, отнесся к нашей идее даже более заинтересованно, чем, например, Иван Шамякин. Мало того, что он сказал свое «добро», — он еще, вдобавок, поделился своими соображения насчет того, каким должен быть будущий журнал.
