— Тринадцатого вечером вы где были? — спросил наконец тот, основной, как я считал, допрашивавший — сидевший за столом дымчатый блондин. У него еще поблескивали золотые зубы.
«Где я был?» — повторил про себя. Везде. Ездил, бродил. Поздно вечером на совершенно пустом старом Арбате, на подступах к театру Вахтангова, под фонарем на его вынесенном вперед фасаде, — там, где опоздавшие на спектакль бежали, должно быть, сломя голову, — нашел десятирублевую бумажку... Словно она меня дожидалась тут — из тех времен! — времен Бауманской площади. Кинулся на новый Арбат, точно в другое время, успел поужинать в «Ивушке».
— Так где же? — спрашивал другой, лицо не запомнилось, что-то типично московское было в нем, — вспомнил! — у него еще были красивые глаза.
— Смотрел «Знамена самураев» в повторном на Герцена, — неожиданно для самого себя соврал я.
«Да, жалок тот, в ком совесть нечиста!» — процитировал классика посторонний мне — внутренний голос. Но я все еще не догадывался о моей вине, которая — хочешь, не хочешь — была моей, — никуда мне от нее не деться. Уверенность следователей мало-помалу делала из меня раба обстоятельств. Спина моя уже чувствовала угол, лопатки — тесноту мертвых, сошедшихся в одно стен.
— В тот вечер, тринадцатого, вас видели в смотрительском помещении — вместе с Маклаковой и несколькими солдатами. Их она привела с вокзала... И происходило распитие спиртных напитков. И еще кое-что!.. Оргия!.. — сладострастно крикнул дымчатый. — Как вы это объясните?
Оба смотрели на меня во все глаза. Вот оно! Содомское безумие, свальный грех... Луизка, ненасытность ее взгляда. И солдаты, всегда на переломе — солдатское!
— Никак не объясню. Меня там не было. Кто мог меня видеть? Когда — не было!..
Я защищался с равнодушием, равным отчаянию... Солдаты почему-то должны были меня погубить.
Вопреки следовательскому правилу, нехотя вырывалось признание:
— Видела вас в окно — вместе с солдатами и уборщицей — общественница-пенсионерка. Как ее фамилия? Не имеет значения. Опознала именно вас! Мы ей верим.
Представил себе: подглядывает сквозь снег всей зимы, черные ветви перед окном — кто она? — Жукова, председательница товарищеского суда? Председательница не знаю чего, — товарищества стукачей.
— Спросите Маклакову. Что это, в самом деле! Как можно увидеть того, кого нет?
Луизку — то есть мое восклицание о ней — почему-то игнорировали, точно не слышали. Били в одну точку.
— Вам дали лимитную прописку недавно. Но о вас складывается в районе плохое мнение. Мы сделаем так, что вас уберут из Москвы... Таких из Москвы надо провожать куда подальше!
