Порождениям Сдвига, Всплеск не вредил, скорее всего, потому, что вся эта компания была из одной упряжки. А может, просто по причине того, что хуже, там быть уже просто не могло. Как бы парадоксально это не звучало.
Пребывание Митрича в Суровцах, напоминало тот самый сыр в масле, если, конечно, можно позволить себе такое сравнение, зная постоянное состояние "индикатора Всплеска", длящееся, как уже было сказано, два с лишним десятка лет. И, протекающее без малейшим позитивных изменений. Хотя, и негативных тоже. Сказать, что с него сдували пылинки, значит бессовестно преуменьшить ту заботу, определённую ему Андреичем. Но он отрабатывал её безукоризненно.
Никто не знал имени "индикатора", который ссылался на полное беспамятство, касающееся всей его жизни, оставшейся до того Всплеска, полностью изменившего его сущность. Для всех он был просто Митричем. И откуда к нему прицепилось это прозвище, не помнил уже практически никто. Митрич, и - Митрич, и ладно...
- Что-то вы, милостивый государь, нынче невеселы! - Напряжённо пошутила Лихо, пытаясь чуть-чуть смягчить взгляд Митрича, и внутренне обмирая от возможного ответа. - Неужели всё так запущено в королевстве суровцевском?
"Индикатор Всплеска" помедлил, сухие тонкие губы шевельнулись.
- Присядь...
Лихо гибко присела на краешек дивана, внимательно глядя на собеседника, но по возможности - стараясь не встречаться взглядом напрямую. Ей было жутковато. Казалось, что гнетущий взгляд Митрича неумолимо перевешивал все сегодняшние шокирующие новости, и незаурядные стычки с недружелюбной фауной Материка.
- Ты знаешь, кем я был до Сдвига? - Вопрос, заданный Митричем, наглухо отсутствовал о перечне вероятных вопросов, которые Лихо ожидала услышать. Что угодно, только не это.
- Кем? - Лихо глупо улыбнулась, вяло надеясь, что это была какая-то неподдающаяся логическому анализу шутка. И сейчас Митрич хрипловато и, неподражаемо хохотнёт, давая понять, что Лиху пора снимать с ушей щедрую порцию высококачественной лапши. Но его губы даже не думали изламываться хотя бы в чахлом подобии усмешки.
- Я был пушером... - Калека сказал это тихо, почти неслышно. Как будто с усилием выдавливал из себя то, что хранилось внутри его души давно и безвылазно: кровоточа и садня. Но Лихо услышала.
- Кем?
- Пушером. Продавцом наркоты. Дури. Кайфа. Цветной смерти... - Голос Митрича окреп, словно первый нарыв в душе лопнул, и ему стало легче выпускать наружу эти слова. Но он по-прежнему говорил не очень громко - не хотел, чтобы этот рассказ был услышан в соседней комнате. Сейчас он предназначался только для двоих. Для него, и - Лихо.
