Смерть Шиллингера ; Человек с коробкой ; Пожалуйте в газ | страница 7



На нижних нарах – по восемь, по десять. Костистые, вонючие. С запавшими лицами. Прямо подо мной – раввин. Накрыл голову одеялом и бубнит по молитвеннику (этой литературы – навалом). Воет, как заведенный.

– Слушай, как бы его успокоить? Орет, будто Б-га за ноги поймал!

– Слезать неохота. Пускай надрывается. Быстрее в печку пойдет.

– Религия – опиум для народа. – Это марселец – разом еврей, социалист и рантье. – Если б не верили в Б-га да в загробную чушь, давно развалили бы крематорий.

– А почему бы вам не попробовать?

Вопрос риторический. Однако марселец отвечает:

– Идиот! – Заталкивает в себя помидор и двигает губами, будто хочет что-то сказать. Жует и молчит.

Кончаем трапезу, и вдруг у дверей закипает свалка. Доходяги вскочили и спрятались под нарами. В будку блокового влетел гонец. Через минуту с величавой торжественностью вошел сам блоковый.

– Канада! Arbeiten (немецкий)! Становись! Быстро! Транспорт подходит!

– Великий Б-же! – крикнул Анри, соскочив с нар.

Марселец подавился помидором, схватил пиджак, крикнул «raus» (немецкий)! – кыш, вон с дороги! – и был таков. Зашевелились и на других нарах. Канада уходила на рампу.

– Анри, ботинки! – крикнул я на прощанье.

– Keine Angst (немецкий)! – откликнулись со двора. – Не боись!

Увязал жратву. Замотал веревками чемодан, где лук да помидоры с отцовского огорода в Варшаве приткнулись к португальским сардинам, а люблинская грудинка (это от брата) обложена сушеными фруктами из Салоник... Увязал, натянул брюки, скатился с нар.

– Platz (немецкий)! – крикнул, протискиваясь среди греков. – На место! По местам! – Расступились.

– Allez, allez, vite, vite (французский)! Давай, давай, живее!

– Was ist los (немецкий)? Что такое?

– Хочешь пойти на рампу?

– Могу.

– Тогда бегом. Как раз людей не хватает. Я с бригадиром уладил. – И выпихнул меня из барака.

Построились. Кто-то переписал номера. Кто-то крикнул от головы: «Марш»!.. И припустились к воротам под вопли разноязыкой толпы, которую кнутом загоняли в бараки. Высокая честь – трудиться на рампе.

– Левой, раз-два-три! Links, zwei, drei, vier! Muetzen ab (немецкий)! Шапки долой!

Распрямились. Руки по швам. Идем мимо вахты. Бодро, пружинисто. Почти грациозно. Заспанный эсэсовец с рапортичкой в руках вяло двигает пальцами, провожая каждую пятерку.

– Hundert (немецкий)! Сотня! – рявкнул, едва миновала последняя.

– Stimmt (немецкий)! – гаркнули от головы. – Точно!

Марш-марш! Шире шаг! Наддали!.. Полно часовых. Молодые, с автоматами. Лагерь 2-B... Нежилой C... Чешский... Карантинный... Мимо немецкого госпиталя. Среди позабытой, точно с луны, зелени, – такой буйной и яркой в многодневном палящем зное... Какие-то бараки. Опять часовые. Шоссе... И вот она – рампа.