У него действительно текут слезы по щекам, и он смахивает их рукой, как будто это секрет, который она никогда не должна узнать. Потом он берет ее руку в свои.
Свободной рукой она продолжает изучать его голову.
— Тебе нужно подстричься, Уолтер.
— Я знаю, мама. Ты права. Я подстригусь, как только вернусь домой.
Он склоняется над ее постелью, и она обнимает его двумя руками.
— Ты хорошо питаешься? Ты такой худой. Твой жене нужно будет подкормить тебя. Мне придется научить ее готовить. Она может воспользоваться моими рецептами. Ты ведь всегда правильно питался. Ей придется научиться тебя кормить.
Мэри Энн хочется закрыть глаза и постараться увидеть мир таким, каким он видится Милли. Она бы так и смотрела на них двоих. Но она понимает, что они заслуживают побыть наедине в такой момент.
Она незаметно выскальзывает из комнаты.
В холле она встречает знакомую медсестру, которая протягивает ей бумажный носовой платок.
— Что случилось, миссис Уиттейкер, ей сегодня плохо?
— Нет, нет, — отвечает она, сморкаясь. — Думаю, у нее сегодня хороший день.
Глава двадцать третья
Майкл
Майкл поднимает глаза и видит, что Мэри Энн в комнате нет.
Он вновь поворачивается к Милли. Ее улыбка постепенно исчезла, и на лице появилось еще одно знакомое выражение. Оно означает состояние спокойной серьезности.
— Уолтер, — говорит она, — мне сказали, что тебя убили на войне.
— Да, мама.
— О. Так это правда. Но я рада, что ты здесь.
— Я тоже.
— Ты знаешь, я тоже скоро умру. — Она произносит это почти с гордостью. — Ты это знаешь?
— Да, мама. Я знаю.
Дверь открывается, и в комнату заходит медсестра. Грузная женщина лет пятидесяти с увядшим лицом.
— Вам пора принять ванну, миссис Кроули.
Она произносит это с наигранной бодростью, и в ее тоне не чувствуется искреннего участия. Какой-то он поддельный. Таким тоном можно разговаривать с младенцем, и Майкла бесит, что так обращаются к его матери.
— Не сейчас, — говорит Милли, — разве вы не видите, что здесь Уолтер?
— Уолтер? — Медсестра оглядывает Майкла с ног до головы. — Похоже, она принимает вас за своего сына.
Майкл чувствует, как в нем нарастает негодование, поскольку эта тупая тетка говорит с ним в присутствии Милли так, будто та ничего не слышит и не понимает. Никто не смеет так относиться к его матери.
— Он и есть мой сын, — говорит Милли.
— Да, милая, конечно.
— Я ее сын, — говорит Майкл. — Ванна может подождать. У нас свидание. — Одному Богу известно, как ему удается сохранить хладнокровие.
