Конечно, в чем-то он, сегодняшний, такой же, каким был прежде. Вам просто нужно узнать его.
Скажем, по тому эпизоду в госпитале. Где я сейчас нахожусь. После эпизода с пулей-убийцей. Да, я понимаю, что сбиваю вас с толку, но, видит Бог, я этого не хочу. Так вот, это не имеет никакого отношения к тому случаю, когда мне снесло полбашки. Все случилось за несколько недель до того, как мне окончательно изменила удача. Я не люблю вспоминать то время, поэтому опущу самые страшные подробности.
Он навестил меня в первый же день. Во всяком случае, в первый день, когда я пришел в себя.
Я подавлен. Это результат ранения, но он еще не знает об этом, как, впрочем, и вы. Депрессию усугубило и то, каким я увидел свое тело сегодня утром, когда меня переодевали. Первые впечатления после случившегося. Первое по-настоящему серьезное ранение.
Зрелище не для слабонервных.
Такое впечатление, будто ваше тело собрано заново — гладкое и ровное, каким оно и должно быть. Хотя вы об этом никогда и не задумывались.
Первое, что я говорю, завидев его на пороге больничной палаты:
— Эндрю! Господи. Я думал, ты погиб.
Я словно вижу перед собой привидение.
Он отвечает: «А черт, меня убить невозможно». Потом мы молчим, не зная, что сказать друг другу.
Странная штука — мы ведь с ним старые друзья, а часто бывает так, что нам не о чем поговорить. Затем он, видимо что-то вспомнив, спрашивает:
— Так ты все-таки завалил того парня?
— Какого парня?
— Ну, за которым погнался.
В этом весь Эндрю. Я ведь никогда не говорил ему, что погнался за парнем. Он сам нарисовал для себя картину происшедшего.
Что до меня, так мне всегда приходилось подпевать его небылицам.
Поэтому я говорю:
— Ну, двоих я подстрелил у входа в пещеру, а потом, как видишь, мне самому надрали задницу.
Он смеется, позволяя моей шутке стать концовкой рассказа.
— Что ж, двоих — это хорошо. Отличная работа.
Меня так и подмывает попросить его заткнуться, но я сдерживаюсь.
Видите ли, еще одна причина моего угнетенного состояния — воспоминание о том, как я уложил двух япошек выстрелами в спину. Мне самому удивительно, что на меня это так подействовало, учитывая, для чего мы здесь находимся.
Я впервые в жизни убивал. Это не должно было иметь значения, ведь я убивал врага, и тем не менее мысль об этом не дает мне покоя. Разве японские матери не плачут, когда их сыновья не приходят с войны? Об этом как-то не думаешь поначалу, но потом приходится. Никто ведь не готовит тебя к таким моральным испытаниям. Да и как возможно подготовить? Хотел бы я знать.
