- Двенадцать лет вместе? - удивился Коваль. - Как это не жена, если одним домом жили?.. Вполне может свои права через суд защитить. А других наследников нет?
- У Бориса Сергеевича есть сын. Но прав своих пока не предъявлял.
- После смерти мужа приходила сюда?
- Приходила, - отозвался лейтенант. - Ненадолго. Мне соседи о каждом ее шаге докладывают. Тут все друг дружку хорошо видят и запоминают. А Залищуки особенный интерес вызывали. А теперь, после загадочной смерти Бориса Сергеевича, и того больше. До этого они жили на даче с апреля по ноябрь, до самых заморозков. У них в городе только одна комнатушка. Сейчас Таисия Григорьевна, правда, все больше в городе находится. К ней сестра из Англии приехала, с дочерью, в гостинице "Днипро" остановилась. Во время войны ее в Германию вывезли, потом она в Лондоне очутилась и вот теперь разыскала...
- Вот как... - медленно произнес Коваль, задумчиво оглядывая зеленые заросли, за которыми, словно рыбья чешуя, сверкала под утренними лучами солнца вода. - Любопытно...
Папироса во рту у него потухла, и по ее легким движениям можно было догадаться, что губы Коваля чуть-чуть шевелятся, как это бывает, когда человек, задумавшись, сам с собой разговаривает.
Что напомнили ему эти ивовые кусты, отбрасывающие на землю легкие узорчатые тени? Детство, жаркое дыхание раскаленного песка, берег родной Ворсклы, когда, продираясь сквозь ракитник, с разбега прыгал в реку, или первый ужас, первую встречу с насильственной смертью, когда мальчишкой натолкнулся в кустах на труп задушенной девушки, - с тех пор память навсегда сохранила остекленевшие глаза убитой и запомнилось незнакомое страшное слово "маньяк", которое услышал, когда взрослые обсуждали трагическое событие. Или, возможно, вспомнилась терпкая, нагретая солнцем и горько пахнувшая лоза на берегу Роси, во дворе застреленного Петра Лагуты...
Последние отголоски жизни Залищука, казалось, еще не утихли в опустевшей даче, и подполковнику пришлось собрать всю волю, чтобы сосредоточиться. На какой-то миг он даже закрыл глаза, чтобы уловить то невыразительное, нечеткое, что неожиданно взволновало его. Словно, осматривая ведущую на второй этаж лестницу, запертые фанерные двери и небольшую веранду, зашторенную изнутри марлевыми занавесками, он почувствовал какой-то толчок.
Собственно, ничего интересного. Лесенка как лесенка в таких дачных домиках... Деревянная, давно не крашенная, истоптанная. И, конечно, никаких следов преступления - ни зловещего пятна от пролитой отравы, ни разбитого стакана, ни рюмки... Да и не искал он здесь каких-то следов Залищука и его отравителя.
