Санька вспомнил, как встретила бабка его неожиданное появление в Зарецке.
Бабка поила корову. Увидев Саньку, она выронила ведро, всплеснула руками и замерла. Впрочем, она тут же ожила и запричитала:
— Сбежал. Отца-матери не пожалел…
Санька усмехнулся: послушать бабку, так жалость к родителям — единственное, что удерживает преступников за решеткой. Но он тут же нахмурился и, поняв, что бабке не все известно, сказал:
— Не сбежал, а выпустили. Как честного человека…
— Выпустили? Как честного?
Бабка не верила в то, что вор, попав в тюрьму, может вернуться оттуда честным человеком. Вор до смерти вор. И как огню в печке место, так вору — в тюрьме.
Санька полез в карман. Он вспомнил: единственное, что могло убедить бабку, — это справка.
— Вот, — сказал Санька и вынул потрепанную бумажку. Бабка недоверчиво протянула руку, попробовала Санькину справку на ощупь, как ситчик в магазине и, не читая, хоть по-печатному и умела, поверила в то, что там написано. Справки в бабкиных глазах обладали волшебной силой. Она сама, где могла, запасалась ими и по опыту знала, что лучшего оправдания для своего «доходного дома», чем справка, ей, вдове пенсионера, матери погибшего солдата, инвалиду третьей категории, не найти.
Однако справка справкой, а она тут при чем? К ней-то зачем пожаловал внучек? Навестить бабушку? Как бы не так. Не питая ни к кому родственных чувств, она полагала, что и все остальные свободны от этой слабости. Поэтому, вернув справку, она спросила скорбным голосом:
— А ко мне-то зачем?
— Проездом, — придумал на ходу Санька, — на целину.
— Проездом? — Бабка обрадованно засуетилась. — Проездом, значит, на целину, — сказала она. — Это хорошо — на целину.
Бабка не дала Саньке долго прохлаждаться. Приставила к делу. Это произошло в тот же день. Дав Саньке позавтракать, она потащила его зачем-то на огород. Санька ахнул, увидев бабкин приусадебный участок, сплошь засаженный цветами.
Бабка довольно улыбнулась. Срезав настурцию, протянула ее Саньке:
— Ну-ка, чем пахнет?
Санька подергал носом.
— Настурцией.
— А еще чем?
Санька пожал плечами.
— Эх, ты! — снисходительно усмехнулась бабка. — Разве этот дух главный?
— А какой главный?
— Денежный…
Сказав это, бабка расстелила газету, положила на нее сорванную настурцию и принялась стричь цветы. Санька понял, для чего. Для продажи. И он не ошибся. Ленинская любила цветы. Бабка торговала ими в розницу и оптом, сбывая в дни рождений, свадеб и похорон целые вороха душистого товара.
