— Наверное, это шашка есаула, — принялся размышлять вслух Ермаков. — Его деда или прадеда награда, может быть. И в вагон этот наверняка он сам меня определил, вояка матерый. А рыбак рыбака видит издалека. Но шашка хороша, жаль только — не казачья.
Бережно повесив драгунку обратно на крючок, Ермаков снял с него ремень с неожиданно тяжелой кобурой. Отстегнул ремешок клапана и вытащил тускло блеснувший в лунном свете вороненый револьвер.
— Ипическая сила! Ну и казачок, ведь не огурец прячет для закуси, а офицерский наган-самовзвод. Ну-ка, отворись, ну-ка…
К великому удивлению Ермакова, барабан револьвера был снаряжен боевыми патронами — вытащенные из гнезд, они рассыпались по столику близнятами. Смерть, временно запечатанная в латунь гильзы…
— Да вы, батенька, никак поэтом становитесь, — усмехнулся он своим мыслям, быстро зарядил барабан и засунул револьвер в кобуру.
А потом с не меньшим сожалением повесил обратно на стену. Медленно присел на топчан, достал из коробки очередную папиросу и закурил, выдыхая табачный дым через ноздри.
— Надо же, казак никак на войну собрался, с шашкой и наганом. С кем же это он ратиться будет? Рисковый! Ментов не боится, а мне, видать, доверяет, раз на стенку свое оружие повесил.
Докурив папиросу, Ермаков стал тушить окурок в банке и зацепил край пальцем. Банка тут же встала на ребро и опрокинула все свое содержимое на стол. Ну как тут не облегчить душу крепким словом…
— …руки как крюки, и пальцы со… — но слова тут же застряли в горле.
На безымянном пальце правой руки было золотое кольцо, похожее на обручальное. От такой подляны судьбы, которая неожиданно «закольцевала» отпетого холостяка-инвалида, Костя тут же впал в легкий ступор, а когда поднес к лицу ладонь, то на целую минуту словно окаменел…
Это были не его руки, не его! Набитостей костяшек нет, след от ожога напрочь отсутствует, исчез шрам на запястье. Костя вскочил и заметался по купе, рванул дверь шкафа — так и есть, на внутренней стороне было зеркало. Ермаков запалил спичку и пристально вгляделся в свое отражение.
Волевое незнакомое лицо с черными усами, почти ровесник, ну, может, лет на пять младше, выразительные глаза. И шрама, что уродовал всю его щеку, у зеркального отображения не было.
Он оказался в чужой шкуре…
Иркутск
Маленькая комнатка во флигельке почерневшего от времени дома, что среди множества таких же похожих стоял на Луговой улице, неподалеку от сорванного ледоходом понтонного моста через своенравную красавицу Ангару, была тускло освещена единственной керосиновой лампой.
