— К чему, брат, понапрасну тревожишься? Много ли у Ивана на Москве доброхотов? Семён Бельский — в бегах, а Дмитрий — твой родственник, столь осторожен, что открыто против нас никогда не пойдёт. — Иван холёной рукой, унизанной перстнями, поправил усы.
Василий тяжело вздохнул. За долгую жизнь привык он постоянно думать о том, как разрушить козни ворогов, как навредить им. Его жизнь — бесконечная череда дней, наполненных борьбой, лютой ненавистью, кровью. Оттого и болит его сердце.
— Ивану Бельскому палец в рот не клади, с ним нужно быть осторожным, — пробормотал он в бороду.
Намучившись в дороге, Василий Шуйский намеревался как следует отдохнуть в своих покоях, поэтому сразу же приказал приготовить ему постель. Он уже разделся до нижнего белья, когда вошёл слуга и доложил о прибытии человека, который хочет видеть боярина по срочному делу.
— Пусть катится ко всем чертям! Отдохнуть не дают болящему человеку.
Слуга хотел было удалиться, но Шуйский остановил его.
— Откуда он?
— С митрополичьего подворья.
Василий Васильевич нахмурился.
«Видать, старая лиса что-то удумала в наше отсутствие».
— Пусть явится.
Крадущейся походкой в опочивальню вошёл чернец. Низко поклонившись боярину, откинул закрывавший лицо куколь.
— А, это ты, Афанасий. С чем пожаловал?
Сразу же, как только возникли несогласия с митрополитом, Василий Шуйский завёл возле Даниила видоков и послухов. Одним из них оказался Афанасий Грек, свидетельства которого по делу Максима Грека ему довелось слышать на церковном соборе 1531 года. Уже тогда он понял, что из страха или за подачки Афанасий способен предать любого. Ныне тот пришёл с доносом на своего господина.
— Три дня назад, пресветлый боярин, к митрополиту явился воевода Иван Бельский. Затворившись в палате, они долго беседовали с глазу на глаз, и их беседа была неугодна тебе, господине.
— Что же они удумали? — грозно спросил Шуйский. Лицо его налилось кровью.
— Иван Бельский и митрополит Даниил договорились между собой в том, чтобы просить государя пожаловать князя Юрия Булгакова боярством, а воеводу Ивана Хабарова — окольничеством.
— Не бывать тому! — боярин изо всех сил ударил кулаком по подушке. — Одни это они удумали или ещё кто в совете с ними был?
— Иван Бельский сказывал, будто с ним в единомыслии окольничий Михайло Тучков, дьяк Фёдор Мишурин и князь Пётр Щенятев.
— Всё ли поведал?
— Всё, господине.
Шуйский вытащил из-под изголовья кошелёк и с презрением бросил его к ногам Афанасия Грека. Пользуясь услугами предателей, он терпеть их не мог и никогда не приближал к себе, поскольку был глубоко уверен, что человек, однажды предавший, может совершить подлость ещё раз.
