- Так ты его зацепил? - спросил парикмахер.
- Знаешь, зацепил, - ответил охранник. - В брюхо попал. Он башку уронил и задрожал так. Дрожит весь. А пацан знай стреляет. Я вроде как опять в Корее очутился. В общем, выстрелил еще раз, но - мимо. Тут оленище опять в кусты. Но, ей-богу, ему уже даже фыркнуть нечем. Пацан все патроны зазря потратил. Но я знатно врезал. Засадил ему прямо в кишки. Вот в каком смысле зацепил.
- А дальше что? - спросил мужик с газетой. Он скатал газету в трубку и похлопывал ею себя по колену. - Что дальше-то? Наверно, вы по следу пошли? Они в такие места подыхать уходят - не доберешься.
- Но по следу-то вы пошли? - спросил тот, что постарше, хотя это и не прозвучало как вопрос.
- Пошли. Мы с пацаном за ним пошли. Но с пацана толку ноль. Его травило всю дорогу. Еле телепались. Вот стоеросина-то.
Тут охраннику пришлось хохотнуть, вспоминая ситуацию:
- Пива нахлестаться, всю ночь на ногах, а потом еще, я, мол, на оленя пойду.
Сейчас-то из него дурь повыветрилась, видит Бог. Но по следу-то мы, конечно, пошли. И след ведь хороший: на земле кровища, везде кровища. В жизни не видел, чтоб в одном олене столько крови было. Не знаю, как он, сукин сын, на ногах держался.
- Их иной раз надолго хватает, - сказал мужик с газетой. - Всегда в таких местах подыхают, что и не подберешься.
- Я пацана обложил за то, что он промазал, он мне что-то огрызнулся. Тогда уж я ему и съездил. Сюда вот. - Охранник показал у себя над ухом и ухмыльнулся. - Надавал я бобов пацану этому сучьему. Он молодой еще ему полезно. Словом, стемнело, куда уж тут по следу идти, да еще пацан сзади валяется - блюет и все такое.
- Ну, теперь-то уж этого оленя койоты доедают, - сказал мужик с газетой. - А заодно и вороны с канюками.
Он развернул газету, разгладил ее и положил рядом с собой. Опять поменял ноги.
Оглядел нас всех и покачал головой.
Мужик постарше, повернувшись на стуле, смотрел в окно. Закурил.
- Пожалуй, - согласился охранник. - и ведь жалко. Большой был, матерый, сукин сын. Так что, Билл, ответ такой: и подбил я оленя, и не подбил. Но без дичи на столе все-таки не остались. Потому что старик, оказывается, тем временем однолетку добыл. Уже его в лагерь притащил, освежевал, начисто выпотрошил, печенку, сердце, почки в бумагу вощеную завернул и в холодильник закинул. Ведь однолетка. Маленький, падла. Но старик прямо цвел.
Охранник оглядел парикмахерскую, будто что припоминая. Потом взял свою зубочистку и снова сунул в рот.
