Хотя сам чаще всего именно так и выдаю, чтоб мне как раз и провалиться, если что.
— Чего ты несёшь? Какой ещё выход?..
Вместо ответа она вытащила из кармана и раскурила заранее набитую трубку.
Мою дедову трубку.
Затянулась. Не заперхала.
— Вот оно, значит, как…
— Ага.
Это было больше чем бунт. Это было то самое кто тут временные слазь, кончилось ваше время…
— Нравится?
— Пока не очень… Хочешь? На.
— Брось, — не то попросил, не то приказал я.
Она пожала плечиком. Деловито сплюнула в занявшийся уголёк и сунула чубука обратно в карман.
— Нет. Совсем выкинь.
— Зачем? Просто не буду больше.
— Лёль…
— Я сказала…
— …выбрось, говорю!
Повисла тишина.
— Подумал?
— Да, подумал.
— Ну акей!
И вышла вон и с по-девчоночьи дурацким замахом лукнула трубку в воду. Вернулась. Заворчала:
— Дожились. Антиквариатом разбрасываемся…
Таких фор от нашей тихони прежде не получал никто. Из живущих, по крайней мере…
— Кончай рисоваться. Что произошло?
— Просто.
— Как это — просто?
— Ну, прогнала и всё.
— Да зачем?
Второй тяжкий вздох.
— Чтоб ты поднялся.
Интересно девки пляшут!..
— Ну-ка сядь сюда.
— Не-а.
— Да что там у вас случилось-то?
— Ты когда-нибудь слушать будешь?
— А я чего делаю?
— А ты кудахчешь.
— Да я врубиться не могу…
— А вы никогда врубиться не можете! — взорвалась она вдруг. Совсем как отец. Как же похожа она на него. В смысле, на нас, на меня…
— Да кто мы, кто?
— Мужики… Я сказала Тимке, чтобы он ушёл… не перебивай!.. чтобы оставил нас одних… ну, нас с тобой… Сказала, что если он уйдёт, ты выживешь…
— А если останется…
— А если останется, возьмешь и умрёшь.
— Ага, — по крайней мере, логику я просёк, но пока только логику. — И зачем?
— От чувства выполненного долга.
— Ты чего городишь, чучундра? От этого не умирают.
— Ещё как и умирают! — и всё-таки подсела и брови мне ладошкой утёрла. — Ты ведь решил, что всё, баста, карапузики, из леса вывел, пристроил, вот горох, вот пшёнка, вон картошка растёт, всю только не ешьте, а то весной нечего будет сажать, и гудбай, да? Как Дед?
И снова вскочила, притулилась к косяку и запричитала куда-то в пространство:
— Добренький какой! Решил, что теперь сами сможем? Без тебя? Пожалста, да? Любитесь себе, женитесь…
— Лёль? Ты о чём вообще?
— О чём?.. Хватит придуриваться-то! Я что, не видела, какими глазами ты на него смотрел?
— Какими?
— А такими: гордился ты им.
Вот ничего себе! Вот застукала так застукала!
— А ты знаешь — да! Глядя, как компьютерный мальчик превращается в мужчину, каким сам всю жизнь хотел стать — ох как гордился, девонька! Тут есть чем. Это тебе не книжку стихов намарать!.. Глаза она мои видела… А ты хотела, чтобы я стыдился, что ли?.. Мне стыдно было, когда сын без моего участия рос — где-то и как-то — вот это стыдно. И очень больно…
