— Так и я про него.
— Не-е-е-ет, ты сказал тра-а-ахаться…
— Ты давай с больной-то на здоровую не вали, я вообще никогда в жизни так не говорил.
— Значит, подумал. А это неправильно! — и я хлебнул первым, а он не отстал. — За похлёбку, кстати, совсем и не они, похлёбку другие не поделили… Я тебе о чём толкую-то… О том, что вы должны будущий мир таким теплом наполнить, чтобы его на тысячи лет хватило… Ты только представь: их из рая выгоняют, а они — нагие, сирые — уходят оттуда настолько без камня за пазухой, настолько счастливые, что есть друг у друга — у неё он, а у него она… настолько, Тимк!.. а иначе откуда б мы такие взялись?
И я потряс кулаком — слов объяснить, какие именно мы такие, в природе не существовало.
— Ты-то откуда знаешь, как там у них было? — огрызнулся он. — Может, вот так же: дождались, пока у одной сиськи подрастут, у другого писька, и вперёд, на Мюнхен.
— Ну вот опять… ну зачем?
— Да затем что слюнявая твоя романтика. А всё было гораздо проще. Понадобилось заселить пространство, вот и организовали парочку разнополых особей. И нечего тут хороводы водить.
— Да хоть бы и так, — а для убедительности я ещё и икнул. — И что, собсна, тебя не устраивает?
— А то, собсна, что ничего от них самих не зависело. То, собсна, что стоял за всем этим некий дяденька с конкретным бизнес-планом. И что в какие кусты от него не залезь под этот твой трель соловьиный, он вечно где-то рядом, и вся их любовь для него обычная порнушка! Не так, что ли? Противно ведь!
— Момент, — и я приложился к пустому графину. — Ты щас на кого намекаешь?
— Ент ты намекашь, а я напрямки ховорю.
Я вообще потерялся.
— Постой… это кто щас сказал?
— Кто надо, тот и сказал. И потом, — он черпанул и поднёс, но я сделал жест, означавший нет уж, сперва договори, и он договорил: — Не такой уж я и ценный кадр, а, дядьк? Лёлька — да, в единственном экзепляре, а меня при случае и заменить можно, так ведь?
— Это ты снова намекаешь, или опять напрямки?
Тим не ответил.
— Постыдись, — я произнёс это слово впервые в жизни; есть слова, которые чаще раза в жизни не пригождаются, оно было как раз из таких.
— А мне-то чего стыдиться?
— Дед тебя не слышит!
— Да достали вы своим Дедом! — заорал он так, что я понял: достали ещё до меня. — Чуть что: Дед, Дед… А Дед сам был замазанный от и до. Вот и темнил. Только и трёпу: Шивариха! начало начал! усе отседова!.. А сам о первых людях ни полслова.
— Мог и не знать.
— Ага! Про лес знает, про од знает, про кто и зачем сюда приходит знает, а о последних первых — ни гу-гу, да?
