— Ну ладно вам, — взмолился я. — А то вы меня не знаете! Привыкайте уже, что ли, помаленьку…
— Сказать-то чего хотел? — перебила Лёлька, точно последнее слово предоставила.
— А сказать я хотел бы вот что…
И взял холодящую пальцы стопку. И встал.
— Друзья мои!.. Родные вы мои…
Я точно знал, чего хочу пожелать им всем и себе заодно в этот и впрямь судьбоносный момент, но до пожеланий нужно было ещё добраться.
Я говорил долго. О том, что уходящий год оказался самым, может быть, тяжёлым для каждого из нас, но разве не он же и самый счастливый?.. Отдельным пунктом отметил тот уникальный факт, что человечество впервые сидит за одним столом в полном составе, что обязывает каждого из нас к тому, чтобы…
— Ты щас президента напоминаешь, — не сдержался Тимка. — Только вместо дорогия россияни — дорогия земляни…
— А ну-ка тихо, — припечатал Дед.
— Да ладно, я не в обиде, — на меня накатила волна безудержного благодушия: перебивайте, пожалуйста! сколько хотите, столько и подтрунивайте. — Я ведь только хотел сказать, что…
— Молчь кому говорю! — повторил старик.
И тут действительно стало не до слов — ни мне, ни остальным. Посуда на столе завибрировала и пару секунд спустя натурально задребезжала. Это был тот самый, хотя и хорошенько уже подзабытый гуд-гул: так приближались бегущие. Но теперь рокот казался стократ громче и зловещей обычного. Задремавший было пёс вскочил и глухо зарычал на дверь, и все мы разом побледнели и уставились на Деда.
— А ну-к хлянь Тимонь, — скомандовал тот.
— Лучше я, — прохрипел я.
— Цыц, — осадил Дед, напоминая, чьё слово здесь главное. — И ты цыц, — приструнил он и Кобелину. — Сам он. Без вас…
Таким серьёзным нашего мракобеса я ещё не видал.
Тимка отсутствовал недолго, минуты три. За это время шум снаружи стих. Но лица на нём, вернувшемся, не было. А и было, так не его.
— Оне? — осведомился Дед.
— Оне. Озером ушли. Тушите свет. Я щас.
— Ну куда ты опять? — дёрнулся было я, но лампу слегка прикрутил.
— Они чего же, и по снегу, что ли, голышом? — прошептала Лёлька. — Так ведь не бывает. Они же живые…
Я подошёл к окошку. Ни черта не видно: снаружи намёрзло, изнутри снежинки её мешают.
— Пошли, чего покажу, — позвал Тим, он был уже в шинели и с карабином…
Снаружи было тихо. Но дьявол знает, как передать то, что почувствовал я, бросив взгляд на озеро: там, в полукилометре примерно, на припорошенном снегом льду сиял ряд ослепительных белых огней.
Я насчитал одиннадцать штук.
