Я сидел в пустом зале, смотрел собственный фильм и даже не замечал его. Передо мной представали картины моей жизни. Так интенсивно мой мозг не работал никогда прежде. Вспоминались как самые значительные, так и вовсе неприметные эпизоды моего прошлого. Радостное, постыдное, моменты, которые могли бы круто изменить всё, поступи я в тех ситуациях иначе. Вся жизнь воспринималась как процесс некоего духовного падения, которое завершилось на злополучном просмотре.
Почему-то память постоянно возвращала меня в один и тот же эпизод из моей жизни, когда я, семиклассник, находясь в деревне летом, тяжело заболел, подхватил какой-то вирус с осложнением. Ночью меня везли на телеге в больницу. Каждая кочка отзывалась во мне болью. Я смотрел на звёздное небо и, признаюсь честно, ни до, ни после не видел его таким. Передо мной предстали миллионы звёзд, миллионы искрящихся частичек, сложившихся в объёмную картину. Мне казалось, что в ту ночь с неба падали звёзды, каждая рождала десятки, сотни блестящих лучей, отсветов. Всё это двигалось, шевелилось, пульсировало. Сжимая зубы от боли, в тот момент я не чувствовал никакого одиночества, ощущая себя частичкой огромной вселенной.
То было первое чудо, увиденное мною, вторым чудом стал кинематограф с его магией тёмного зрительного зала и бесконечностью миров, рождаемых экраном. Так моя жизнь как будто бы выстроилась, связанная линией, начинающейся той странной ночью и заканчивающейся моим пребыванием в пустом зале во время показа. Между этими событиями прошло тридцать лет.
И мне стало ясно, что как-то не так я поступил в жизни, ставил неверные внутренние задачи. Поэтому итог, пусть и промежуточный, был столь плачевным. На этой трагической ноте закончился фильм. Загорелся свет, и неожиданно я услышал чей-то голос: "Я вас искренне поздравляю, мне очень понравилась лента". Оказывается, в углу сидел один зритель. То был молодой польский режиссёр. Он подошёл ко мне и искренне пожал руку.
Сначала я посмотрел на него с недоверием, решив, что этот человек из доброты утешает меня. Но нет, весь вечер и следующий день он буквально следовал за мной по пятам. По тем вопросам, которые от него исходили, чувствовалось, что фильм был воспринят им очень глубоко и искренне.
Это было настолько поразительно, что боль от позора столь неудачного показа как-то быстро стихла, ко мне пришла новая мысль. А ведь неизвестно, что лучше — массовое приятие фильма, широкий успех или вот такое точечное, единичное, но глубокое попадание в душу человека, которое заставляет его в буквальном смысле слова измениться.
