Затем приехали криминалисты. Щелкали аппаратами. Рылись в мусоре, ползали по полу. Мимо меня несколько раз проходила Раиса. Глаза у нее зло поблескивали, но она, улыбаясь, обратилась ко мне:
— Вот в историю попали…
— Ничего, — отвечал я, — как-нибудь все распутается.
Следователь долго беседовал с Раисой, а потом снова со мной. Я напрямую спросил у него:
— Вы, должно быть, и меня в чем-то подозреваете?
Петров уклонился от ответа. Помолчал. И как бы через силу, пряча глаза, точно ему стыдно было о чем-то спрашивать меня, осведомился:
— А к вам никогда никто не приходил через окно второго этажа? Ночью?
Я покраснел. Я не знал, как и что отвечать. Раз он спрашивает, решил я, значит, ему известно, что ко мне действительно влезали в окно ночью. И не однажды. Но назвать Сашеньку я не мог, а отрицать сам факт прихода ко мне ночной гостьи было нелепостью. И я сказал:
— Это правда.
— Вы могли бы назвать, кто это был?
— Не хотелось бы.
— Хорошо, я не настаиваю.
Ответ Петрова меня удивил. Он располагал к беседе. Мне хотелось с ним говорить. Хотелось рассказать и про Сашеньку. С Сашенькой я познакомился на пляже. Она подошла ко мне и спросила:
— Вы умеете нырять?
— Умею, — сказал я, рассматривая ее длинные распущенные волосы, загорелое лицо и оригинальный розовый купальник-бикини.
— Понимаете, я уронила очки в воду.
— А вы не умеете нырять? — уточнил я, собираясь полезть в воду, именно туда, куда она мне указала.
— Я пробовала, но у меня ничего не вышло. Вот если бы маска…
Минут десять я, как дурак, нырял. Дно было илистым. Вода стала мутной. Я возил в грязи руками и не находил очки. Пробкой вылетая на поверхность, я решал про себя: "Последний раз!" (А в сознании мелькало: мне противопоказано нырять, тем более в грязной воде, нос мой слишком чувствителен: моментально схватываю дичайший насморк.) Но как только я, выскакивая из воды, видел прекрасное лицо незнакомки, моя решимость исчезала, и мне казалось, что я буду нырять тут до второго пришествия, лишь бы всякий раз видеть ее, сидящую на огромном камне и шепчущую:
— Я совсем не могу без очков.
— Придется подождать. Сейчас вся эта муть осядет, и, может быть, нам удастся что-нибудь разглядеть.
— Хорошо, — обрадовалась Сашенька. В ее лице проступало что-то ангельское. Много дней спустя я понял, что в ней жила удивительная способность включать где-то внутри себя какие-то тайные фары и гнать на собеседника потоки небесного света, добрейшего тепла, какого-то невообразимо прекрасного очарования. Потом я наблюдал ее иной — решительной, смелой, беспощадной. И когда она была такой, ее скулы заострялись, шея вытягивалась, плечи становились угловатыми. Она была гимнасткой. И ей ничего не стоило влезть на второй этаж.
