— Ну и не надо тебе об этом помнить, — поставил точку конь. — Ты вроде хотел знать, что в Степи деется?
— Ну?
— Погано в Степи, — вздохнул четвероногий стратег. — Ёктыгдык говорил — коней с пастбищ в табуны сгоняют, когда я уходил, его как раз арканили...
— Мо... Моли.. Мобилизациус, — выговорил Илья мудреное нерусское слово.
— Угу.
Друзья помолчали.
— И кто сейчас в Киеве из войска?
— Да, почитай, никто, — тряхнул гривой Бурко. — Старшей дружины половина разошлась, с Южного Рубежа опять в Новгород подались.
— А варяги?
— Сигурд и Олаф в Царьград ушли.
— Так им же Владимир вроде землю даже дал?
— Олаф сказал: раз уж первого мужа в королевстве в погреб посадили, то их и подавно. А в Царьграде у базилевса и золота, и оружия набрать за службу...
— А наши?
— Богатыри? — Конь посмотрел в сторону.
— Ну, говори уж...
— Застава открыта. Все к порогам ушли.
— Ну-ка, ну-ка, — Илья ухватил друга за шею и развернул мордой к себе. — Досказывай.
— А чего досказывать? Встали на порогах, купцов, что из варяг в греки и обратно... досматривают.
— Что значит «досматривают»? — севшим голосом спросил Илья. — Грабят, что ли?
— Ну, не совсем, — досадливо протянул Бурко. — Говорят, что десятину забирают, ну и пошлину берут. Князю с той пошлины — шиш, а второй раз он брать побаивается — тогда совсем в Киев ходить перестанут.
— Ну, докатились. — Илья встал и принялся ходить из угла в угол. — Богатыри поборами занялись?!! Ну, на славу ты меня посадил, князюшка, на добро. Чурило, еду оставь и пшел отсюда!
Бедный стражник, услышав богатырский рык, выронил мешок и присел в дверях.
— Ты сам-то хорош! — оборвал Бурко. — Чурило, оставь мешок, возьми у меня в переметной суме куны[10], сколько надобно, и иди уж. Мы о своем тут поговорим.
Чурило торопливо поклонился и задом вышмыгнул из погреба.
— Невелика доблесть — стражу шугать, — укорил друга конь. — А уж грабить ее — и подавно.
— Не, ну а чего он, — с некоторым смущением посмотрел в угол богатырь.
— Того, — отрезал Бурко. — Распустился ты здесь совсем. Ну, ничего, теперь тебя подтянут. Печенеги неспокойны, это и ежу ясно. От купцов я слышал, появился у них новый царь — хакан то есть, кличут Калином. Ёктыгдык говорил, Обломай от него стоном стонет. Калин всю степь под себя подгреб, кто противостоял — в пыль стер. Таракана на кол насадил за непокорство. И теперь у него под рукой — шесть или семь тем[11].
Илья присвистнул:
— Такую ораву долго на одном месте не продержишь...
