Было ли то веление судьбы?
Что если бы я не поехал тогда в Ригу и не попался бы мне на глаза журнал «Весы»? Если бы я не записал — что было для меня совсем уж необычно — его адрес? И не отправил бы — скуки ради — туда письмо? Как бы сложилась моя жизнь тогда?
Или так все и должно было случиться, поскольку так называемая личная инициатива есть всего навсего колебание магических волн, сумма коих и образует, может быть, нашу жизнь?
Кто может ответить на все эти вопросы — хотя и сталкивается с ними всю свою жизнь? Даже у Альберта Эйнштейна я по этому поводу нашел не ответы, а лишь искренние недоумения.
Богиня скуки заставила меня изучать витрины книжных магазинов, где мой взор упал и на объявления о двух циклах докладов профессора Теодора Лессинга — один по новейшей философии, другой — по естественным наукам. В одном из магазинов мне дали и адрес докладчика, который в ту зиму читал курс лекций в одном из пансионов Дрездена.
На другой день я стоял перед ним.
Был он среднего роста, живчик со склонностью к полноте. Выразительная голова, маленькая бородка, слегка вьющиеся каштановые волосы, зачесанные назад. Возраст его трудно было угадать, на меня он производил впечатление несколько потрепанного актера (ему было тогда слегка за тридцать). Держался он по-светски, весьма любезно, но с оттенком превосходства, с некоторой добродушной иронией. Немудрено, ведь он был необыкновенно умен! И знал практически все.
И он сразу понял, что мне нужно. Он предложил мне вместе с еще одним молодым человеком распространять билеты на его доклады и усаживать гостей на отведенные им места — за это я мог бесплатно посещать весь курс и кроме того — о, как мудро это было с его стороны — чувствовать себя «своим», что, несомненно, подогревало рвение к учебе.
Помимо всего прочего профессор Лессинг был и поэтом, что вдвойне привлекало к нему юного рифмача, одержимого музами. Я с жадностью проглотил его стихи и драмы, что еще больше расположило меня в его пользу.
Немаловажным прибытком для меня стал и тот факт, что его лекции собирали много народа: в основном это были молодые люди моего возраста, а также строго одетые, серьезного вида юные дамы, за которыми невозможно было волочиться, но с которыми интересно было общаться; неопределенного возраста и занятий простовато одетые господа, элегантные львицы в мехах и непременные чудаки, как один пожилой изобретатель так называемой гороховой колбасы или богатый фабрикант со своей красивой женой — эта парочка охотно принимала на себя роль меценатов и в дальнейшем покровительствовала, в частности, известному поэту Теодору Дойблеру. У меня завязались контакты со множеством людей, у которых я учился непринужденному и корректному общению, столь для них всех естественному.
