Что и говорить, это был успех. К сожалению, в Мюнхене у меня было еще не так много знакомых, с которыми я мог бы его отпраздновать. Тут я вспомнил о господине цу Гутенеге, который и без того хотел меня видеть.
Итак, вперед, на Айнмиллерштрассе, где Отто цу Гутенег занимал квартиру из пяти комнат на первом этаже дома, окруженного небольшим садом.
С ним жила необыкновенно красивая и, несмотря на стройность, не лишенная пышности, белокурая, зеленоглазая особа из Берлина. Она представилась как Элька фон Зеелен; кто она была на самом деле, я не знаю. Красота ее потрясала. Кроме того, она чудесно готовила. Это я смог сразу же оценить, ибо был приглашен на ланч, за которым последовал кофе с многочисленными рюмочками шнапса.
Гутенег показал мне папки с удивительными рисунками пером, отчасти галантного, отчасти гротескного свойства. Сегодня я бы сказал, что в них чувствовалось влияние как Гойи, так и Кубина, тогда же меня поразила оригинальность его графики. И я немедля поверил ему, когда он с добродушной улыбкой отрекомендовал себя немецким Бердслеем.
А потом он поведал, что — подобно Бердслею с его «Yellow Book» — хочет выпустить большую книгу своей графики, в которой были бы рассказы, стихи, небольшие пьесы. И что все это должен написать я.
Мое стихотворение к его «Своднице» так понравилось ему, что он уверен, что нашел во мне подходящего человека.
Я несколько опешил. Не слишком ли?
Попросил время подумать, но оба с такой настойчивостью насели на меня, что мне ничего другого не оставалось, как согласиться, тем более что женщина действительно была хороша до головокружения.
А как же «Коломбина»? Потом! Сначала нужно в этой новой «Yellow Book» показать все, на что способен.
Время шло, пора было уходить домой. Но оба уговаривали меня остаться у них на ужин, а потом и на ночлег: лишняя пижама у них-де найдется. Опять нечто новое: о пижамах до сих пор я знал лишь понаслышке. Разумеется, я согласился.
Этот день был как в тумане. Меня, безвольного, подхватил поток успеха и счастья.
Мы отправились на авто в знаменитый бар отеля «Четыре времени года». Свернули с Максимилианштрассе на Маршаллштрассе, остановились в том месте, где в пяти шагах от проезжей части начиналась лестница, которая вела вниз, к двум уютным залам в подвале, которые подземными коридорами соединялись с кухней отеля. В тот вечер я впервые побывал в здании, сыгравшем столь значительную роль в моей дальнейшей судьбе.
После великолепного ужина в знаменитой нише между лестницей и стеной, которая десятилетиями потом оставалась моим постоянным местом, мы около десяти часов вечера отправились в не менее знаменитый бар «Одеон», вошедший в историю мюнхенской богемы. И там господин цу Гутенег был всем как родной. В одной из трех лож, которые нам тут же предоставили на выбор, мы пили черный кофе с ликером — бенедиктин, шартрез, гран марнье — без конца, с удалью и размахом. Владелец заведения, знаменитый папа Шлейх, старый живчик, очень похожий на духовное лицо, если бы не выдававшая его скабрезная улыбка, пришел нас поприветствовать. Он предложил нам египетские сигареты, длинные и толстые, которые мы окрестили фонариками.
