– Как я понимаю, явка с повинной – это когда преступник маялся, маялся, а потом пришел и во всем сознался. А вы же Кулика сами нашли, из постели вытащили, допрашивали, и только потом он рассказал, что и как было. Какая же это явка?! – лицо Петрушкина покраснело, глаза зло блестели.
– С явкой его легче колоть, Николай Палыч… – примирительно ответил Гранкин. – Посулишь ему скидку, он и клюнет. А в суде эта явка роли не сыграет – больше десятки ему никак не дадут, но и меньше – тоже.
– Но это все равно дело принципа… – сказал Петрушкин. – С явкой получается – совесть у него есть, раскаивается он, шевельнулось что-то в душе. Получается – он человек! А вы же сами говорите – он даже не понял, что совершил что-то страшное…
– Ну так-то да, не понял. Лыбится, сука… – тяжело произнес Гранкин.
– И что это за срок – десять лет? За четверых – что это за срок? За двоих детей, которым он головы прикладом разбивал… – вдруг сорвался Петрушкин.
– Николай Палыч, я же говорю – тут я ничего не могу поделать… – медленно и раздельно сказал Гранкин. – ничего. Вот если бы какой-то хмырь шестнадцати лет поймал бы дочку нашего президента и сделал бы ей чего – ну не знаю, не будем желать плохого – хоть синяк поставил – тут, думаю, наша Госдума быстро бы внесла изменения в УК. Но пока дочки президента в безопасности, Кулик тоже может спать спокойно. Народ звереет, а Уголовный кодекс мягчает, такое вот противоречие. Но это же не ко мне вопрос… и даже более – как бы не к вам это вопрос, господа журналисты…
Тут в дверь кто-то постучал.
– Да! – крикнул Гранкин, но дверь распахнулась еще до этого. На пороге стоял милиционер из местных.
– Сергей Аркадьич, пацана нашли! – прокричал он.
Петрушкин, вставший было со стула, начал медленно на него оседать…
Хоронили Петрушкиных в один день. В городе был ритуальный зал, там и стояли четыре гроба: большой – Петрушкина, поменьше – Алины, и между ними два детских – Данила и совсем крошечный – Акима. Бесчетнов сам плохо помнил, как все было, а как выдержали все Николай Петрушкин и его жена, вообще не мог представить. Казалось, что пришли тысячи людей, а может их и было тысячи. Цветы устилали асфальт ковром. Мужчины плакали, а женщины и вовсе ревели в голос.
Похоронили всех четверых в одной могиле, под одним крестом.
Поминки по Петрушкиным устроили в редакционной столовой. Бесчетнов не знал, кто так распорядился, но когда вошли и стали усаживаться, оказалось, что у каждой тарелки стоит по налитому доверху граненому стакану водки. Этот полный стакан доставил Бесчетнову тихую радость – он понимал, что меньше его сейчас не проймет.
