— Как его звать?
— Дмитрий Валерьянович.
— Он умер?
— Нет, жив. Я уже говорил вам, барчук, про это.
— Как его фамилия?
Трофим пожевал губами.
— Не могу сказать.
— Да где он?
— Скоро увидите его сами.
— Приедет?
Лицо Трофима вдруг разгладилось, и суровость куда-то разом исчезла из его светлых глаз.
— Да, будут скоро в Москве. А позвольте, однако, спросить, молодцы, что вы тут без спроса делаете?
— Мы саблю хотели посмотреть, — проронил Топотун, — и… то есть пистолет тоже…
— Это памятное оружие моего командира, я показывать его никому не могу. Когда разрешат, тогда покажу.
Трофим посмотрел на мальчиков и выразительно звякнул ключами. Губы его чуть улыбались.
— Трофим, — сказал вдруг Мишель звонким голосом, словно его осенило внезапно, — хочешь нам помочь?
— Это как же я могу?
— Что тут в ящике? Бумаги? Ты их держишь под замком?
— Как видите, — отозвался Трофим.
— Схорони портфель.
— Портфель? Это что такое?
— Вашбродь! — укоризненно воскликнул Топотуп.
— Не мешай, дурень, — сказал Мишель. — Трофим нас не выдаст. Расскажи про «Колокол». Да что ты мнёшься?
— Не то что мнусь, а дело тайное…
— Тогда я сам расскажу!
— Вы не так расскажете, уж позвольте мне…
Трофим выслушал всю историю с портфелем молча, низко склонив голову.
— Как там сказано про живых-то? — спросил он в конце.
— «Живых зову!»
Трофим помолчал.
— Это верно, — сказал он, — бывает, что кругом тихо лежат, будто мёртвые, а как ударит колокол, встанут и разом заговорят. Глядишь, вовсе тут мёртвых не было, все живые.
— Так как же, Трофим?
— Это верно. «Живых зову!»
Старик провёл рукой по лицу и бороде и стал разыскивать ключ в связке.
— Трофим?
— Я — Трофим… Давайте вашу колокольню. Ну и господа молодые!
Спустившись по лестнице, Мишель дёрнул Мишку за рукав.
— А ведь молодец наш Трофим, а? Долго просить не пришлось.
— Да, вашбродь, — деловито откликнулся Мишка, — сюда уж вряд ли кто полезет… Место верное!
Самым примечательным предметом в кабинете полковника Карабанова были часы. Это были старинные часы, узкие, высокие, с узорными стрелками. Они показывали не только часы и минуты, но и дни, и месяцы. Каждые четверть часа они напоминали о себе беспощадным металлическим звоном. Внизу, сверкая, как топор, качался маятник. Налево-направо, налево-направо… При каждом взмахе раздавалось чоканье, похожее на удар в барабан.
Чок-чок. Чок-чок.
Маятник вспыхнул — погас, вспыхнул — погас.
Вместе со стуком часов стучали по кабинету сапоги полковника — он не любил сидеть на месте. Он расхаживал по кабинету, заложив руки за спину. Человек он был высокий, статный. Его белое, гладкое, холодное лицо было поднято кверху. На этом лице тонкие бакенбарды соединялись с усами. Подбородок был тщательно выбрит и решительно выдвинут вперёд.
