— Вы меня очень обидели. — неожиданно выпалила она.
— Чем же? Позвольте узнать?
— Своей холодностью. Я открыла вам душу, дала надежду.
— Вы Екатерина Дмитриевна, простите заранее мне мою дерзость, в моих глазах маленький, капризный ребенок. Желающий достичь недостижимого.
Катя фыркнула, но ни капельки не обиделась, а наоборот даже вся просияла самой очаровательной улыбкой.
— Вы ведь не считали меня ребенком, когда целовали, господин сыщик. Не так ли? — лукаво подметила она.
— Я думаю вам, Ваше высочество, нужно уйти, — тихо сказал Иштван. — В столь позднее время, девушке вашего положения не возможно находиться в доме холостого мужчины, к тому же без сопровождения. Это безрассудство.
— Кто это решил? Вы, господин сыщик?
— Таковы правила приличия, Екатерина Дмитриевна. — официально ответил Иштван.
— Меня мало волнуют какие-то там правила. Все это слишком банально и старо. Вы ведь читали Анну Каренину?
— При чем тут это?
— Вы читали, — сама себе ответила Катя, — Я видела у вас эту книжку на столике. Вы считаете, что ее любовь не заслуживает уважения, только лишь потому, что она была замужем? Вы вероятно считаете ее низкой и недостойной вашего внимания женщиной. Но в моих глазах она святая. Она сумела вопреки всему остаться верной своему сердцу. Не предать любовь, а упиваться ей и жить. Да, господин сыщик, она умела любить, умела жить. А такие как вы убили ее своими правилами!
Катя говорила эмоционально, вероятно свежи были еще ее впечатления от прочтенной книги.
Иштван невольно усмехнулся.
— Но вы Екатерина Дмитриевна не Каренина, а я, не знаю к счастию ли нет, не Вронский.
— Мы те, кем являемся на самом деле, — задумчиво произнесла Катя, — и те, кем хотели бы быть.
Иштван сдался. Он выпрямился в струну, по старой армейской привычке и строго посмотрел на Катю.
— Я не собираюсь обсуждать с вами такие вольные темы. — сухо предупредил он.
— Отчего же? Хотя… Напрасно. Это очень занимательная тема, для молодой девушки и отважного офицера. Вы не считаете?
Иштван замер в удивлении. Она явно кокетничала с ним. Эта девочка, совсем невинная в своих познаниях жизни открыто флиртовала с ним, с боевым офицером, с человеком строгой военной закалки. Все это казалось ему таким трогательным. Он любил ее, но любил любовью другой, не так как в свете любят женщин. Он любил ее любовью созидательной, душевной, трепетной. Знать, что она есть на свете, знать, что о ней все его мысли, этого ему было достаточно. И вот она сидит у него дома. Одна, в полной темноте, играет на пианино и ведет взрослые речи.
