Пленник реторты | страница 135
Обезумевшая человеческая масса попыталась было выплеснуться из берегов, очерченных границами торжища, но вездесущие оберландские всадники и пешие копейщики разили людей и загоняли обратно — туда, где собирала свою кровавую жатву бесстрастная механическая смерть.
Крики нидербуржцев настигли Дипольда Славного уже у главных городских ворот. Ударили в спину, подхлестнули коня.
— Пр-р-равильно! Все пр-р-равильно, — прорычал пфальцграф сквозь зубы.
Нет, он не испытывал сейчас ни жалости, ни сострадания к гибнущим на рыночной площади людям. Всего его, все его нутро, всю душу или то, что было вложено вместо нее, наполняло и распирало нечто иное. Хорошо знакомое уже. Но еще не понятое, не осознанное до конца.
Дипольду повезло. Улица, ведущая к воротам, была свободна. Как и прочие улицы, по которым он пронесся в бешеном галопе. Ни одного оберландца, ни одного голема на пути.
И — ни одной стрелы, ни одной пули, пущенной вдогонку.
И ворота — открыты. Так открыты секирами и булавами стальных монстров, что захочешь — не закроешь.
А за воротами косо лежит сорванный с цепей подъемный мост.
А за мостом — справа — обоз оберландской армии, так и не вошедший в город. Кони, волы, люди. Крытые повозки, окрашенные в разные цвета, и повозки открытые. Длинноствольные бомбарды на диковинных колесных лафетах. Ядра и бочки с порохом.
Дипольд правит коня влево. Туда, где свобода, где нет над ним более чужой воли.
«Нет! Чужой! Воли! — мысленно повторяет он в такт конскому скоку. — Нет! Чужой! Воли!»
И все было правильно. Как всегда. Все пра-виль-но!
И погони не было.
Вернее, была, но слишком запоздалая и вялая какая-то, неспешная. Несколько всадников, выскочивших вслед за Дипольдом из разбитых ворот, преследовали его до дальних Нидербургских предместий, где благополучно отстали. Резвый жеребец, захваченный пфальцграфом на городском торжище, легко оторвался от медлительных коней оберландцев.
Зато в небе над головой Дипольда неотвязно кружил одинокий ворон. И вряд ли то был случайный попутчик.
Но, слава богу, вечерело. И, слава богу, вскоре представилась возможность свернуть в лес. Значит, еще есть надежда. Надежда на густые, дремучие — не чета оберландским — остландские чащобы и на ночную тьму. Извилистые, плохо просматриваемые сверху лесные тропки да безлунные ночи — вот как можно избавиться от назойливого пригляда сверху.
Если, конечно, повезет.
ГЛАВА 32
С седла его сдернули толково. Ночью. На узкой лесной тропе, под отяжелевшими от влаги еловыми лапами. Когда Дипольд окончательно уверился, что обманул наконец проклятую черную птицу, упрямо следовавшую за ним. Когда меньше всего ждал нападения.
