Альфред наконец натянул поводья, останавливая коня.
Встала и свита.
— Может, я спрашиваю?!
Стиснутая големами, оберландскими копейщиками и вооруженными всадниками толпа безмолвно колыхалась, будто единый организм, содрогающийся от ужаса.
— Нет, не может, — снова сам себе ответствовал Чернокнижник. Ответствовал громко и четко, — никак не может. Если давший слово человек, конечно, по-настоящему благороден. А кто-нибудь из присутствующих здесь сомневается в моем благородстве?
Толпа замерла.
Альфред повернулся к Лебиусу, поинтересовался — на этот раз тихо, почти неслышно:
— Тебе нужны еще люди, колдун? Живые люди, я имею в виду?.. Целые?..
Лебиус отозвался столь же негромко:
— У меня достаточно людей, ваша светлость. Живых и целых — пока достаточно. Ну, а эти… — прорези на магиерском капюшоне обратились на забитое народом торжище. — В мастераториях этих все равно пришлось бы рвать и резать на куски. К тому же сейчас для нас важна не их жизнь и не их смерть как таковые, а виновник их смерти. И в первую очередь та степень вины, что лежит на Дипольде.
Альфред вновь глянул на притихших горожан. Вздохнул — с неискренней печалью и глумливым сожалением:
— Что ж, господа бюргеры, почтенные и не очень, возблагодарите за все Дипольда Гейнского по прозвищу Славный. Если успеете — возблагодарите.
И — уже иным голосом — зычным, громогласным, как и подобает военачальнику, отдающему приказ:
— Големы, вперед!
Стальные великаны вступали в людское море со всех сторон одновременно.
— Бей! Руби! Круши! Ломай! Рви! — повелел Альфред Оберландский.
И, повернувшись к Лебиусу, заметил:
— Так будет проще и быстрее. Ну, а чистить големов от крови и смазывать механику — твоя забота, колдун.
— Сделаю все в лучшем виде, ваша светлость, — заверил магиер. — У меня теперь достаточно толковых помощников. Нидербургские мастера — лучшие во всем Остланде. А уж если их еще немножко улучшить…
Лебиус спрятал улыбку в тени куколя.
— Да, колдун, не забудь и про того голема, который первым перебирался через крепостной ров, — напомнил маркграф. — У него, должно быть, тоже внутри все хлюпает. Может поржаветь, бедняга.
На этот раз Лебиус ответил кивком. Разговаривать было уже невозможно. Слишком шумно было на рыночной площади Нидербурга.
Над множеством голов с выпученными глазами и разинутыми в едином вопле ртами поднимались и опускались чудовищные мечи, секиры, булавы и просто стальные руки с растопыренными пальцами-крючьями. Лязг и звон металла тонули в криках боли и ужаса.
