— Можно обнять? Нет, не вас! Как вы могли такое подумать?! Только воздух вокруг вас, — и весело, как бы между делом, расскажет анекдот, предложит «проветриться» на машине…
После работы в «опель» гитару бросит и шпарит от девицы к девице. Бывало, по три свиданки за вечер имел, сразу трем объяснялся в чувствах. Шустрил так еще! Подкатит, посадит девчонку, даст кругаля по улицам, остановится в тупике, задавит девчонку интеллектом, сыграет пару модных вещей, если особенно в форме — споет, под конец возьмет залихватский пассаж, и баста!
— Дел, — говорит, — по горло, — и жмет к следующей. Никого не забывал, всех держал на веревочке.
— Куда тебе столько? — как-то осведомился я, а он:
— Все любовницы запасные жены.
Вот такой он был юморист, человек определенного направления.
Кстати, от природы Вадька был начисто лишен слуха. Полная глухомань. Но он годами отчаянно боролся с этим недугом: при каждом удобном и неудобном случае мурлыкал, тренировал слух, даже брал уроки и в конце концов победил — уже мог спеть почти правильно две песни. На это ухлопал лет пять, не меньше, но все ж добился своего.
Одно время Вадька долго встречался только с Надькой, пышнобедрой красавицей с вызывающим гримом. Куда ни придут — под конец поцапаются. Чаще всего они выясняли отношения на «пятаке» в конце нашего проулка, плешке-сачкодроме, как его называл Вадька. Бывало, соберемся там «попастись, поразлагаться». Вначале все тихо, мирно, Вадька шпарит на гитаре, Надька гордая сидит, отбивает такт ногой, потом вдруг засекла — Вадька на какую-то девчонку глаз положил, сразу — бац! Рукой по гитаре:
— Хватит! Пойдем!
Мы начинаем ее уговаривать:
— Да брось, Надюш! Ты что, оборзела? Поиграем еще туда-сюда.
А она уже на взводе — в глазах сумасшедшинки. «Нет, и все тут». Ну и Вадьке ничего не оставалось, как закругляться.
Как-то наша компания завалилась к одному парню. И Вадька со своей красоткой явился — поклялись больше не ссориться. Крепились весь вечер — все сошло гладко, а на улицу вышли — поругались так, что разошлись навсегда.
— Везет же мне на тронутых девчонок, — однажды пожаловался мне Вадька. — Как-то была одна, какая-то цветочница — уматная девчонка — все время щурилась и держала плечи назад. Я катил на тачке домой, у светофора она вскакивает на сиденье и, стиснув мою руку, верещит: «Солнце мое! Катим в один кабачок, устроим звон. Встретят — лучше нельзя. Там все забойные. Ждет директор овощного магазина. Месяц от него пряталась, все ж достал. Вчера говорит: „Знойное знакомство! Привез вам две корзины овощей!“. Я прям была в кусках. Ему говорю: „Это меня утомляет. Я не получаю подарки в виде огурцов“. Наши девчонки все лежали. Здоровская история, верно? А сегодня в душе напряжняк, завихриться надо!». Подъехали мы к забегаловке, она за руку втащила меня в зал, усадила за стол. У ее дружка, директора-то, физиономия вытянулась, а она знай хихикает. Посидели мы там минут десять, она снова вцепилась в меня: «Солнце мое, поедем в другой, страшно модный кабак. Я из него вышла час назад. Там все заготовлено, еще гуляют. Они одеты позорно, но встретят — лучше нельзя. Я так люблю мечтануть». «Эх, была не была», — думаю и закрутил на всю катушку. Научиться-то жить можно, только кое-что пережив, ну я и хочу все узнать, волокешь?
