«Под каждым надгробным камнем покоится целая Вселенная», — говорил Гете. Каждый человек — своя, неповторимая вселенная. Он должен строить ее или умертвить свой дух и снова раствориться в Природе. Разный жребий выпадает нам. Но выбора нет. Лишь один путь оправдывает назначение человека на земле.
Духовное зрение открывает человеку возможности построения собственного мира, в котором он должен обрести себя, свой смысл в чужой, непонятной стихии.
Это вызов Природе. Отныне она не мать ему, а мачеха. Именно в ней, в неравной борьбе с людьми и тайнами мироздания, шаг за шагом он будет отвоевывать место под солнцем, право на самостоятельность, на творчество. Это право он будет оплачивать кровной ответственностью за каждый свой шаг, за всю эту жизнь, в которой он принимает участие. Напряженной работой мысли и сердца создается то, что называется Человек.
Разум ткет свою паутину из чувств. Коллизии Природы и Человека, внутреннего и окружающего терзают душу болью, тоской и страданием. Через многие тернии путь от сиротского одиночества к духовной свободе и радости познания. Высокое счастье это дано лишь тому, кто способен, кто не убоится выстрадать этот путь. В вечном поединке с самим собой, со всем миром творит донкихот свою вселенную, в какой он живет, в какой он хотел бы жить.
…Первые впечатления смутны и разрозненны. Робкий огонек только что проснувшегося сознания, то затухая, то разгораясь, осторожно выводит человека из тьмы небытия. Что видит он? Какие чувства разбудят в его душе первые картины внешнего мира? Как и когда впервые зазвучат в нем мелодии зла и добра, тоски и радости, уродливого и прекрасного — та драматическая музыка, оркестровая мощь которой будет сопровождать и направлять его на нелегком, бесконечном пути познания?
Леонид Павлович начал сознавать и помнить себя лет с трех-четырех.
* * *
В тусклом, красноватом свете керосиновой лампы стоят на земляном полу два человека. Они кажутся огромными в сумрачной тесноте маленькой комнаты. Мать, весело тараторя, тенью металась вокруг стола. Один из вошедших — в пыльных хромовых сапогах, с желтыми блестящими пуговицами на кителе без погон, весь в клубах папиросного дыма — шагнул, заметно припадая на хромую ногу, к Леньке: «Сынка!» Сильные руки с крепкими шишковатыми пальцами взметнули полусонного Леньку под потолок. Он прижался к колючей щеке отца. Другой был — дядя Сережа. Муж тети Кати, бабушкиной сестры, он канул вскоре бесследно, оставив ее с двумя пацанами. Но об этом Ленька узнает позднее. А пока он перекочевал к симпатичному дяде, который поцеловал его и опустил на пол, не отрывая от Леньки добрых, смеющихся глаз.
