Вечером в день отъезда архиерея был получен указ, которым строжайше предписывалось матери Феофании немедленно прибыть в Петербург.
Невозможно описать горя Феофании и общего смятения, плача и рыданий, поднявшихся в монастыре. В эти последние дни открылись многие благодеяния матерей Феофании и Варсонофии: как, под видом посылок из дому, посылали они гостинцы новоначальным, скучавшим по дому. Припомнили, как по весне келейницы увидели на чердаке, что в беличьей шубке матери Феофании поселился рой пчел и из рукава устроили улей. Все припомнили, каждую вещь Феофании оплакали.
Феофания еле могла собрать деньги на проезд. С нею ехали Варсонофия и еще две монахини. Никто не спал в ночь перед отъездом. Когда в последний раз простясь земным поклоном с сестрами, мать Феофания села в экипаж и скрылась из глаз, сестрам казалось, что солнце померкло. Схимница Маврикия от горя согнулась и состарилась; она не могла выйти на провожанье сестры, ради которой оставила мир и с которою расставалась на веки. Игумению держали под руки; от потрясения у нее иссякли слезы; она почернела от глубокой гнетущей скорби.
Так провожал сокровище свое Горицкий монастырь, принявший около тридцати лет назад молодую, богатую и знатную женщину, уезжавшую теперь, по чужой воле, смиренною, убогою старицею. И в те годы, когда время было думать об успокоении в обители, ставшей ей родною — вышла она во всеоружии света в холодный, безответный и гордый город. В такие годы подняла она на плечи тяжелый крест, и несла его до конца, сгибаясь, но не падая никогда под невыносимым почти бременем — и доказала она, что может совершить во славу Божию беззаветная вера и горячая ревность.
II. Настоятельство.
Приехав в Петербург, мать Феофания с Горицкими сестрами остановилась в пустой квартире своего брата. Деньги все вышли, и они питались сухарями с чаем.
Явившись к митрополиту, мать Феофания слезно умоляла отпустить ее; митрополит же увещевал ее претерпеть до конца, приказал выписать двадцать монахинь из Горицкого монастыря и переселиться в казенный дом, на Васильевском острове, у церкви Благовещенья, при которой монастырь должен был устроиться. Не считая себя в силах понести такое иго, мать Феофания написала о всех обстоятельствах старцам-подвижникам в разных концах России, — но отовсюду получила один и тот же ответ — принять назначение, как волю Божию.
Переехав в большой четырехэтажный дом, пришлось терпеть нищету — в доме не было решительно ничего — ни мебели, ни припасов. Не на что было купить дров для варки пищи; в мелочной лавке брали в долг. Все четыре монахини были слабого здоровья, а прислуги не было. Одна добрая женщина вызвалась помочь трудами. Впоследствии мать Феофания говорила: "Никогда не забуду, что в богатом Петербурге первая монастырю оказала помощь и благодеяние бедная женщина".
