Я закончил разбирать ноты и спустился с хоров, чтобы идти домой, а он все еще стоял перед иконой. Когда я проходил мимо, то увидел, что по лицу ветерана текли слезы, но он, по-видимому, их не замечал. Мне вдруг захотелось подойти к нему и что-нибудь сказать утешительное. Подойдя к иконе, я встал рядом с ним. Когда он повернулся ко мне, я приветствовал его легким поклоном:
— С праздником Вас, с Днем Победы.
Я был в подряснике и он, по-видимому, принял меня за священника:
— Спасибо, батюшка. Скажите мне, пожалуйста, что это за икона?
— Я не священник, а регент церковного хора. Это икона Божией Матери, именуемая «Нерушимая Стена».
— Теперь мне все ясно, именно она была с нами на Курской дуге, под Прохоровкой.
— Расскажите, пожалуйста, это очень интересно, — попросил я.
— Как Вас зовут, молодой человек?
— Алексей Пономарев, а Вас?
— А меня Николай Иванович. Я приехал в ваш город, чтобы повидаться со своим боевым товарищем. Но немного опоздал. Мне сказали, что он недавно умер и похоронен здесь, на кладбище, недалеко от храма. Вот я и зашел в церковь, чтобы свечку поставить за упокой его души.
— На этом кладбище, — заметил я, — давно уже не разрешают никого хоронить. Но совсем недавно сделали исключение, разрешили похоронить нашего церковного старосту — Скорнеева Сергея Викторовича. Он тоже был ветераном Великой Отечественной войны.
— К нему-то я и ехал, да, видать, не судьба, — печально молвил Николай Иванович. — Вы меня, Алексей, не проводите к его могиле?
— Отчего же, провожу, у меня сейчас до вечерней службы время свободное. Кстати, Сергей Викторович всегда перед этой иконой во время службы стоял и молился.
Когда мы подошли к могиле, Николай Иванович, обнажив голову, бережно положил букет цветов на могильный холмик. А потом, снова надев свою кепку, козырнул по-военному:
— Спи спокойным сном, боевой мой друг, Сергей Викторович. Вечная тебе память.
Мы присели на скамейку рядом с могилой, и Николай Иванович разложил на столике, стоящем здесь же, у скамьи, нехитрую снедь: яйцо, пироги, хлеб и луковицу. Затем достал старую металлическую фляжку и две металлические же кружки.
— Слыхал, что покойника водкой не положено поминать. Но я не поминать, а хочу с ним выпить наши сто граммов фронтовых за Победу. Сейчас все из пластмассовых одноразовых стаканчиков пьют, а я не могу, вот специально кружки взял. Фляжка эта у меня еще с фронта осталась. Так сказать, боевая реликвия. У меня ее даже в школьный Музей боевой славы просили отдать. А что, и отдам, все равно скоро за Сергеем следом пойду.
