— Никогда! — сказал Швеллер отважно.
— А какими мы им сдадимся? — спросил он после минутного раздумья.
— Никакими. Мы не сдадимся вообще.
— Никогда! — снова сказал Швеллер. — Русские не сдаются вообще!.. А эти — они кто?
— Кто «они»? — не понял Женьшень.
— Ну, там… — его друг показал на дверь.
— Это менты.
— А-а, — сказал Швеллер.
Наступило молчание. Снаружи также не доносилось ни звука. Подготовка к штурму затягивалась.
— Может, пойдем по домам? — предложил Швеллер. — Мне расхотелось к девочкам.
— И мне расхотелось, — сказал Женьшень. — Да и какая разница? Менты так и так нас к ним не пустят.
— А домой?
— И домой, наверное, тоже.
— Это плохо, — расстроился Швеллер. — Давай, что ли, присядем. Я устал стоять, ноги не держат.
— Еще бы, мы всю ночь не спали, — сказал Женьшень, — а перед тем целый день работали. Присядем, покурим.
Они отошли от двери и уселись в кресла. Курить, однако, не хотелось. Тишина действовала угнетающе.
— Ни-ког-да… — по складам произнес Швеллер, упираясь в противоположную стену комнаты понемногу стекленеющим взглядом. Почти сразу вслед за тем с улицы донесся гнусавый речитатив мегафона, призвавший всех, кто находится в помещении фирмы, не делать глупостей, немедленно отпереть дверь и выходить по одному с поднятыми руками.
— Как думаешь, это они из-за негра? — спросил Швеллер.
— А хрен его знает…
— Зря мы спутались с этим уродом. Я говорил, надо брать журналиста.
— Какого журналиста? — вяло спросил Женьшень.
— Любого, да хоть чеченского… Ты чувствуешь мою мысль?
— Что?
— Мою мысль… Чувствуешь?
Женьшень сделал героическое умственное усилие, но ничего не почувствовал. Его все сильнее клонило ко сну. Вскоре и Швеллер начал клевать носом под колыбельные заклинания мегафона; пистолет выскользнул из его пальцев и брякнулся на пол — никто из двоих не повел и бровью. Не пробудились они и от более громкого шума, когда в комнату одновременно через дверь и окно ворвались толпы людей в черных масках. «Негры… негры… всюду негры», — было единственное, что пробормотал Швеллер, извлекаемый из глубин кресла четырьмя дюжими омоновцами. Женьшень не сказал ничего и даже не открыл глаз. Их действительно взяли не сдавшимися, да и, можно сказать, неживыми.
В то же утро, спустя примерно час, Алтынов завтракал перед уходом на работу, когда в дверь позвонили. Он открыл — на пороге стояла Лена Панужаева.
— Ты откуда взялась? — удивился он.
— Из дома. У нас милиция. Где папа?
— Не знаю, вчера он поехал к афганцам… Но почему милиция?
