Чернецкий был членом жюри Всесоюзного конкурса весной 1941 года в Москве. И когда я
стал его лауреатом, он поздравил меня с успехом и сказал: "Ко мне в оркестр пойдете служить". А
когда через 5 месяцев, уже после начала войны, он увидел меня в Образцовом оркестре штаба
Московского военного округа и бросил взор своего одного глаза в мою сторону (вместо второго
глаза у него был протез), наш начальник Сергей Александрович Панфилов, инспектор оркестров
МВО, сказал Чернецкому: "Это наш лауреат" (в Союзе тогда было только 5 трубачей-лауреатов:
Н .Полонский, С.Еремин, Г.Орвид, И.Баловник и я). "Лауреат-то лауреат, а как он к вам попал?" -
поинтересовался Чернецкий, так и не увидевший меня в своем оркестре.
Много раз за мою военную службу я находился в составе сводного тысячетрубного оркестра,
к каждому параду проводившего месячные учения, ведь играть надо было все наизусть. Как всегда,
репетиции проводил генерал-майор С.Чернецкий. Однажды во время репетиции на Крымской
набережной кто-то из баритонистов все время играл не ту ноту. Капельмейстеры десятков
оркестров прислушивались, бегали, искали - кто же врет? Раз остановили игру, два... Я не
выдержал и крикнул: "Надо играть ля бемоль!"
Чернецкий: "Кто сказал "ля бемоль"? И в абсолютном молчании продолжил: "Я из вас
капельмейстера сделаю". Почему-то это прозвучало угрозой. Однако позже я и в самом деле стал
капельмейстером, т.е. дирижером. Но об этом тоже речь впереди.
Я считал отношение Чернецкого ко мне настолько добрым, что как-то осмелился позвонить к
нему домой с просьбой. Результат был для меня неожиданным, но вместе с тем нормальным в
условиях военной дисциплины. Генерал-майор прислал в оркестр приказ: "За нарушение устава и
обращение не по команде старшему сержанту Т.Докшицеру объявить трое суток ареста на
гауптвахте".
Начальником моего оркестра был в то время Анатолий Игнатьевич Чижов, мой первый
воспитатель. Он прочитал, как было положено, перед строем приказ генерала, а мне лично чуть
позже сказал: "Отправляйся домой, и чтобы три дня тебя никто не видел". Это было единственное
взыскание, которое я получил за почти 15-летнюю службу в армии.
Однако я забежал вперед, нарушил последовательность повествования, поэтому вернусь в
кавалерию, свою Альма-Матер, где с особым вниманием ко мне относился начальник штаба полка
Артемьев. Он отличался стройностью фигуры, опрятностью одежды, всегда держал в руках
короткую плеть из кожи. У него не было детей, и когда он меня замечал, то иногда подзывал к себе.
