И каждый отказавшийся от нее парень был ею по-своему любим, но не постельною любовью, а той другой, основанной, по ее словам, на родстве душ. По каждому парню она плакала — слезы не кончались в ней, так же как не кончалось удивление: «Это меня бросили, да? Совсем бросили? Такого не может быть — как же он сможет жить без меня?» Впрочем, бедняжка, оставшийся без нее, тут же забывался, как только его место занимал кто-то другой.
На смех подругам, она обладала несокрушимым оптимизмом и сколько ни ошибалась в парнях, каждый раз при встрече с кем-то новым, подарившим ей хотя бы каплю внимания, кидалась в новый омут собственных фантазий, совершенно закрывавших от нее реальность. Омут впрочем, всякий раз был один и тот же. Она жила, вовсе не выныривая из него.
Это была фантастика чувств и отношений. В ее мире все было куда менее похоже на реальность, чем в каких-нибудь книгах о межзвездных перелетах. Там хотя бы люди вели себя как люди и марсиане тоже вели себя почти как люди. Вроде как в том рассказе Брэдбери, как бишь он называется, там все вообще как в земной жизни. Великий фантаст построил мир, обитатели которого становятся тем, что ожидают увидеть земляне. Прилетев на чужую планету, ностальгически настроенные люди ожидают встретить своих давно умерших родных — живыми и любящими. И те на самом деле целый день дарят им тепло и обожание. Зато ночью, когда в недрах астронавтских душ разрастаются страхи и люди не спят в предчувствии вероломства, туземцы убивают их — всех до одного.
Однажды, уже безмужней матерью троих детей, она вдруг поняла, что строит отношения с миром точь-в-точь по Бредбери. Она не верила, что какой-нибудь заказчик, с которым она договорилась только на словах, может не заплатить ей за работу — и ей платили, сколько было заранее обговорено, а то и еще сверху давали — так, за красивые глаза. А если она нанималась репетиторшей к какому-нибудь школьнику, отрекомендованному собственными родителями как дуб дубом, то скоро бывший дуб начинал умнеть прямо на глазах, потому что она не представляла, как это он при всех ее стараниях не поумнеет.
Впрочем, как бы ни вознаграждали ее окрыленные родители и сколько ни брала бы она где только можно переводов и корректур, сколько ни писала бы курсовых работ за нерадивых студентов — денег, конечно, не хватало. Она и ее дети были не просто очень бедны. Если сосчитать, сколько у них в месяц приходилось на человека, становилось ясно, что ее семейство могло жить на свете только чудом. И это чудо продолжалось изо дня в день, не замечаемое никем в ее семействе. Ни маленькие дети, ни даже их девчонка-мать не думали, что с ними происходят чудеса. Они не представляли, что может быть иначе. К примеру, мать семейства не могла представить, что какая-нибудь торговка на базаре не сделает ей скидку при покупке манки, или колбасы, бананов или яблок. И точно, скидка тут же делалась. Кондукторы не требовали денег за проезд, поскольку она не верила, что у ее семьи из-за нехватки денег могут возникнуть проблемы с передвижением по городу. Знакомые наперебой тащили ей бывшие в употреблении детские вещички, и они были еще совсем как новые. А если у кого-то из ее детей вдруг поднималась температура — врачи были само внимание, и не ожидали при этом ни конфет, ни коньяка, и никаких других подарков-подношений, а она не верила, что в этой жизни может быть по-другому.
