А ныне здесь излюбленное место отдыха трудящихся и праздных горожан, а также гостей моего города.
Мы в этом излюбленном месте купили сковородку мяса и два пива. Сидели за столиком, ели острое жаркое, грелись на майском солнце и говорили о необязательном. Целовались.
— Ну прямо как молодые, — говорил я.
— А я и есть молодая, — говорила Эля.
— Да, — говорил я. — Если сравнивать со мной, ты юница.
Эля на моё беззлобное хамство сердилась. Но так, для проформы.
Телефон у неё зазвонил, когда мы уже брели по бульвару. Я тащил на себе её сумку. Ремень резал плечо. Эля шла чуть впереди, покачивала бёдрами. Двигались мы в сторону вокзала. Потому как с вокзала отправлялись маршрутки в Верхнедзержинск.
Эля прижала трубку к уху и послушала, и спросила:
— Когда?
Потом сунула телефон в сумочку.
— Что-нибудь случилось?
— Мишка звонил.
— И?
— Вызов пришёл.
Естественно, я тоже спросил:
— Когда?
— Вчера, — сказала Эля.
Не знаю, почему мне это взбрело в голову, но я сказал:
— Значит, в день рождения Бродского.
Эля промолчала. А я сказал:
— Видно, полоса такая пошла, поэтическая. Дни рождения поэтов следуют один за другим. А мы тем временем живём сами по себе. По своим, так сказать, канонам и правилам.
— При чём здесь дни рождения поэтов? — сказала Эля.
А я сказал:
— Ну как же? Сегодня вот Игорь родился, вчера Бродский.
Идея уехать принадлежала мужу Эли. Пять лет назад (когда о моём существовании Эля не знала даже понаслышке), он подбил её взять анкеты. Ей уезжать не хотелось. А уехать без неё ему не позволяло арийское происхождение.
— Зачем тебе это? — спрашивала Эля. — Тебе, по-моему, и здесь неплохо.
— Неплохо, — говорил муж. — Но томища. А мне свободы хочется. Я свободу передвижений имею в виду. Чтобы вся Европа под ногами. Включая Париж и страны ближнего Бенилюкса.
Своими евромечтами он проедал Эле плешь до тех пор, пока она клятвенно не пообещала его вывезти. Подумала: «Почему бы и нет? Мишке там должно быть лучше, а я перестану зависеть от мужа материально». Надоело ей к тому времени от него материально зависеть. Сильно он всё-таки был прижимист, хотя, конечно, и широк душой.
Да и ни к чему эти анкеты никого не обязывали. Можно было их взять и подать документы, а потом, если что, не поехать, остаться. По нынешним временам всё это можно. «Свобода, бля, свобода, бля, свобода».
Так что Эля съездила в посольство, взяла анкеты на всех, и ко времени просто жизни у неё прибавилось время ожидания отъезда. Причём время просто жизни всё так же бежало и даже летело, а время ожидания, как и положено, тянулось. Два года прошло, пока документы у них приняли, и три — не было из посольства ни слуху ни духу. Эля уже думала — отказали. И совсем перестала вспоминать, что собирается валить. Она и мне об этом сказала вскользь, к слову. Когда общие друзья посвятили нас в свой, точно такой же замысел.
