Эля тоже приезжала из своего Верхнедзержинска. В основном по пятницам. Приехав девятнадцатого утром, она сказала, что сегодня ей нужно вернуться. Зашла к маме, побыла с ней, вышла в мою комнату.
— Поезжай на кладбище, пусть роют могилу.
— Ты рехнулась? Она жива.
— Она хочет лежать рядом с отцом?
— Конечно.
— Тогда делай, что говорю. Чтобы вырыть могилу вручную, нужно время. А держать тело дома будет нельзя.
Сам я такого решения принять ни за что бы не смог. И слава Богу, что его приняла Эля. Мне оставалось только подчиниться. И позвонить безотказному Шурику:
— Ты можешь приехать? — сказал я.
Безотказный Шурик сказал, что сейчас он едет выдавать людям командировочные, так как вечером они уезжают в Сумы.
— Шурик! — сказал я. — Очень надо.
Он сказал:
— Хорошо. Я уже сворачиваю на мост.
Дальше Шурик всё делал сам. Сторговался с могильщиками, заехал в гостиницу «Патриотическая», заказал в её кафе поминальный обед.
— На когда? — спросила администраторша кафе.
— На когда, я скажу позже, — ответил Шурик. — Но будьте готовы на завтра.
После нашего возвращения Эля уехала. А я позвонил бывшей жене.
— Ира, — сказал я. — Ты можешь прийти?
— Слушай, я очень устала. Попроси сегодня кого-нибудь ещё.
Так мы остались с мамой вдвоём, и мама начала умирать.
Она уже явно не понимала, что говорит.
Чаще всего она говорила: «Дай, я тебя обману». И протягивала ко мне руки. Я наклонялся к ней, и она меня обнимала. Каждые пять минут она просила пить. Чего не делала уже двое суток. Я подносил ей ложку к губам, а она сжимала их и мотала головой. Потом стала бить рукой по матрасу и кричать: «Нет, так я не хочу». Видимо, боль становилась невыносимой. Я сделал ей два укола трамадола. Они не помогли.
В одиннадцать позвонила бывшая жена.
— Что там у вас?
— Ира, ты же знаешь, что…
— У тебя кто-то есть?
— Кто?
— Так ты один?
— Один.
Через полчаса она приехала. Я сказал ей «спасибо». Она сказала «да ладно».
Глава 6
Месяц после двадцатого
Как он прошёл, этот месяц после двадцатого апреля, я не помню. Совсем не помню. Может, быстро, может, медленно, а может, ещё как-нибудь. Я его упустил, не заметил. И не смогу сейчас вспомнить из этого месяца ничего, даже если напрягу все остатки своей памяти. Никаких событий. Помню только — я не мог отделаться от ощущения, что нужно позвонить домой. Мне всё время навязчиво казалось, что это обязательно нужно сделать. И сделать немедленно. И я всё время должен был себе напоминать, что дома у меня никого нет и что звонить мне некому. В тот месяц у меня даже кошки не было. Потому что она ещё не родилась.
