— Это Гияс, — тихо сказал дедушка Абдурахман. — Гияс Абдуганиев. Брат мой фронтовой. Тот самый…
— А где он сейчас? — выпалил Сервер и осекся, заметив, как побледнел дедушка Абдурахман, как дрогнули его брови.
— Под Прохоровкой он, сынок. Под Прохоровкой. Слыхал о такой?
Сервер напрягся и судорожно закивал:
— Да-да! Слыхал… Я в кино видел… Там танки воевали… Одни только танки… Самое большое танковое сражение. Верно?
— Верно, сынок. Так было. Вот там Гияс и остался… Его машина впереди моей шла. Прямое попадание… Загорелся как свечка… Может, враг в меня целился… Выходит, заслонил он меня, Гияс. Танком своим заслонил. Собой заслонил.
Абдурахман-бобо умолк, взял снимок, молча кивнул, будто спрашивал о чем-то Гияса, глядевшего на него со снимка, и сказал:
— Перед тем боем сфотографировались. Корреспондент из дивизионки снял.
— Для газеты? — спросил я.
— Нет, так просто. Гияс его уговорил. На память. Вот у меня и хранятся оба снимка.
— Почему оба? — встрепенулся Сервер.
— А тебе непонятно? Снимки корреспондент тот где-то через месяц привез, по случаю. Для нас обоих привез. Оба мне и остались, — и он показал второй снимок. — А что, сынки, не слыхали о таком? Об Абдуганиеве Гиясе, говорю, впервые что ли слышите?
Мы смущенно переглянулись. Нет, не слыхали мы о таком герое. Вот рассказал о нем дедушка Абдурахман — и узнал немного.
Абдурахман-бобо сунул снимки в альбом, положил его на тумбочку и спросил:
— Сочинение, значит, писать собираетесь завтра?
— Сочинение, дедушка! — подтвердил Стасик.
— Как, говоришь, название его?
— «Памяти павших будьте достойны».
— А готовились?
— Конечно, дедушка. Книжки про героев прочитали. Нам эту тему Эммануил Львович еще месяц назад сказал. И список книжек дал про погибших. Чтобы каждый про кого-нибудь прочитать успел.
Абдурахман-бобо, кряхтя, приподнялся с подушек п спустил ноги на палас.
— Молодцы, — сказал он. — Молодцы, что готовились. — В голосе его, впрочем, не было радости и тепла, а сквозила какая-то горечь и грусть.
— Не удивляйтесь, сынки. Я ведь тоже готовился к этому дню… и этому сочинению, — продолжал он,
изумляя нас тем, что говорил.
Он сунул ноги в шлепанцы, морщась, встал и пригласил следовать за ним.
— Да-да, я тоже готовился… Пошли, покажу.
Мы вышли на веранду. Абдурахман-бобо спустился по ступенькам и зачем-то поднял фанерку, прикрывавшую ведра.
— Вот моя подготовка, — сказал он.
Ведра были полны доверху. В одном ведре был песок, во втором — цемент. Дедушка Абдурахман вновь прикрыл их фанеркой.
