— Колет? — догадался Стасик, — Осколок фронтовой опять беспокоит?..
Он поправил сползающие подушки и наклонился к деду:
— Тебе удобно?
— Все хорошо… Пройдет… А я вот фотографии посмотреть решил, вспомнить. Как праздник военный подходит — тянет меня к этому альбому, тянет. Душа болит, сердце ноет… А посмотрю снимки, загляну в глаза фронтовых друзей — и полегчает, отпускает. Это как перекличка наша боевая. Я их окликаю и они меня тоже. И живые, и…
Абдурахман-бобо умолк.
Я подтолкнул Стасика локтем: говори, мол, самое время.
Стасик понял, сел на край кровати и сказал:
— Дедушка, ты помоги нам, ладно?
— А что случилось, сынок? — сынками он называл всех — и собственного сына, и внуков, и всех нас — друзей Стасика.
— У нас задание — газету надо повесить завтра ко Дню Советской Армии.
— Хорошее дело! — кивнул дедушка Абдурахман. — Доброе дело. А я вам зачем?
— Колонки у нас не хватает. Первой колонки. Понимаешь?
— Вот и допишите, если не хватает.
Тут я не выдержал, уж больно долго Стасик раскачивался.
— Помогите нам, дедушка Абдурахман! — взмолился я. — Без вас у нас ничего не получается.
— Это как же?
Я с готовностью объяснил:
— Мы не простую колонку задумали, а чтобы живой она была.
— Живой?
— Ну да. Бойцы вспоминают минувшие дни… Понимаете?.. Воспоминания чтобы ваши…
— Мои воспоминания?.. — вздохнул дедушка Абдурахман.
— Ваши — подтвердил я, торопясь убедить Абдурахмана-бобо согласиться и рассказать нам какой-нибудь потрясающий эпизод. Я уже представил, как завтра сгрудятся все наши у этой колонки.
— Газету эту завтра будут все читать, — весело добавил я. — Мы ее сегодня вечером допишем и повесим.
— Завтра, дедушка, у нас будет сочинение! — подхватил Стасик.
— А тема какая? — спросил дед.
— Праздничная. «Памяти павших будьте достойны».
Дед поднял на него глаза;
— Праздничная, говоришь, тема?
Стасик, поняв, что сказал не так, заметался:
— А как же, дед? Завтра праздник. Так ты помоги нам, ладно? Вспомни что-нибудь. Ведь войну не забывают, правда?
Абдурахман-бобо не ответил, собрал разбросанные по одеялу фотографии и стал их перебирать, вглядываясь в каждую и молча думая о чем-то. Молчали и мы. На моих коленях наизготовку лежала тетрадка, куда я собирался записать воспоминания танкиста.
Наконец Абдурахман-бобо протянул нам одну из фотографий.
Перед двумя грозными танками, увешанными для маскировки густыми ветками, стояли, обнявшись, два танкиста. Одного из них мы узнали сразу — это был сам дедушка Абдурахман. Но, конечно, еще не дедушка, а молодой улыбчивый парень. Второй был незнаком нам.
