прихожане на коленях либо стоя и даже сидя на полу ожидали начала службы.
Рука об руку молились Флори и Филипп.
«Ты сам соединил нас, великий Боже, не допусти же, чтобы нам когда-нибудь пришлось расстаться, и отведи от нас всяческое зло!»
Подобно телам в брачную ночь, души их соединялись в единой молитве.
Яркий утренний свет ослепил их, когда они вышли из церкви. На секунду они замерли на паперти, оглушенные солнцем. И именно в этот момент их кто-то окликнул голосом, низкий и теплый тембр которого не мог не привлечь внимания.
— Доброе утро, кузены! Да хранит вас Господь!
— Гийом! Что ты здесь делаешь, на этой паперти?
— Я снова приобщаюсь к Парижу, по которому так часто беззаботно гулял в студенческие годы.
— Уж не хочешь ли ты расстаться с прелестями Анжу и стать «королевским буржуа»?
— Увы, кузен. Дело не в желании. Его-то как раз не занимать. Меня удерживает от этого рассудок. Мне следует держаться подальше от чар этого города.
Рассеянно слушавшую этот разговор Флори поразил задержавшийся на ней на секунду взгляд, словно окутавший ее каким-то особенно пристальным, неистовым вниманием, обращенным не к кому иному, а именно к ней, словно понять и оценить которое способна только она одна. Снова обратившись к бурлившей улице, она подумала о том, что заметила этот настойчиво требовательный взгляд Гийома Дюбура еще издали, когда он только приближался к ним со словами привета.
Поглядев на него с повышенным интересом, Флори отметила большой лоб, обрамленный темными, далеко не тонкими волосами, очень черные ресницы, прямые и четкие, подчеркивавшие правильную архитектуру лица, нос с чувственными ноздрями, реагирующими на все окружающее, чуть излишне выдающуюся нижнюю челюсть, здоровые зубы за чувственными губами, зрачки, такие глубокие, что их васильковый отблеск мерцал подобно глазам оленей, охоту на которых ей доводилось наблюдать в лесу Руврэ. Флори подумала, что он, разумеется, красивый мужчина, но что ему, наверное, недостает мягкости к людям и умения обуздывать себя. Как ни странно, несмотря на высокий рост, очевидную физическую силу, он показался ей одновременно и сильным, и уязвимым, ранимым.
— Скорняжное ремесло в Париже процветает, кузен, — говорил Филипп. — Только для торжеств по случаю состоявшегося в январе бракосочетания твоего герцога, монсеньора Карла Анжуйского, брата нашего короля, с сестрой королевы Беатрисой Прованской было заказано уж не знаю сколько шкурок куницы, горностая, выдры и лисы. Если бы ты был здесь, прибыли твои удвоились бы!
