Так он и жил, совершенно счастливый, почти не ощущая отеческого ига священников; в свое удовольствие продолжал заниматься латынью и французским; теология не фигурировала в программе, однако он совершенствовал знания и в этой науке, изучать ее начал еще в замке Лурпс, пользуясь библиотекой, завещанной прадедушкой по имени Дон Проспер, бывшим приором каноников Сэн-Рюфа.
И все же пришло время распрощаться с иезуитами: он достиг совершеннолетия и мог распоряжаться своим состоянием. Граф де Моншеврель, кузен и опекун, передал счета. Кратковременными были их отношения, между юношей и стариком не было точек соприкосновения. Из любопытства, из вежливости, от нечего делать дез Эссэнт еще заглядывал к нему, проводя в отеле на улице ля Шез угнетающие вечера, когда родственницы, дряхлые, как мир, болтали о дворянских поколениях, прихотях геральдики, обветшалых церемониях.
Еще больше, чем вдовы, окаменевшими глупцами казались собиравшиеся за вистом мужчины. Потомки храбрецов, последние ветви феодальных родов, они представали перед дез Эссэнтом в облике катаральных старцев-маньяков, переливающих из пустого в порожнее всякие пошлости, затасканные фразы. Казалось, цветок лилии был единственным отпечатком на размягченном мозге этих маразматиков.
Молодого человека охватывала безумная жалость к этим мумиям, захороненным в отделанных деревом и ракушками подземельях-помпадур; к этим соням, чей взгляд постоянно был вперен в туманный Ханаан в воображаемую Палестину.
После нескольких сеансов он решил, несмотря на приглашения и упреки, больше там не показываться.
И тогда ему вздумалось потереться среди сверстников своего круга.
Некоторые тоже воспитывались в церковных пансионах, сохранив шарм тамошнего образования: отправляли службы, причащались на Пасху, вращались в католических кругах и скрывали, как преступление, просьбы, что адресовывали девкам. В большинстве случаев это были глупые и раболепные красавчики-щеголи, торжествующие лентяи; истощив терпение учителей, они все же исполнили завет: в обществе растворялись покорные и набожные существа.
Иные, проучившись в государственных колледжах и лицеях, казались не столь лицемерными, более раскованными, однако тоже были скучными и ограниченными. Кутилы, влюбленные в оперетки и скачки, любители ландскнехта и баккара, они проматывали состояния на ипподроме, в карточной игре, словом, во всех развлечениях недорослей. Невыносимая усталость охватила Жана уже через год: в примитивно-низменных дебошах этой кампашки не было ни отбора, ни фантазии, ни реального перевозбуждения крови и нервов.
