Наоборот - Жорис-Карл Гюисманс

Если верить нескольким портретам, уцелевшим в замке Лурпс, семья Флоресса дез Эссэнта складывалась в незапамятные времена из атлетических рубак, наглых рейтаров. Мощью плеч эти молодцы раздвигали стискивающие их рамы, устрашая пристальным взглядом, усами-ятаганами, грудью, выпуклость которой напоминала гигантскую раковину кирас.

То были предки. Портреты их потомков исчезли. Существовала брешь в последовательности лиц. Единственный холст служил мостиком между прошлым и настоящим: загадочно-лукавая мордочка с вытянутыми чертами, скулами, отмеченными запятой румян, волосами, напомаженными и увитыми жемчугом, удлиненной шеей, торчащей из каннелюров твердого фрэз. Уже в этом портрете фаворита герцога д'Эпернона и маркиза д'О угадывались пороки оскуделого темперамента, изобилие лимфы в крови.^>{2}

Вне всякого сомнения: древний род аккуратно приходил в упадок. Феминизация самцов усиливалась; словно для завершения работы веков дез Эссэнты за два столетия переженили детей между собой, распылив крохи их сил.

Из семейства, еще недавно столь многочисленного, что им были заполнены почти все замки Иль-де Франса и ля Брие, сохранился единственный обломок: герцог Жан — в свои тридцать лет хрупкий, малокровный и нервический, со впалыми щеками, холодной голубизной глаз, легкомысленным, хотя и прямым носом, сухими слабыми руками.

Причудливый феномен атавизма: он напоминал предка-миньона, унаследовав его остроконечную бородку удивительной белокурости и двусмысленное выражение лица — усталое и вместе с тем пронырливое.

Детство было угроблено. Ему угрожали золотуха, неотступные лихорадки; тем не менее, благодаря свежему воздуху и уходу удалось справиться с прибоем возмужалости; нервы одержали верх, обуздав вялость и беспомощность хлороза, довели рост до конца.

Мать — высокая, молчаливая, белая — умерла от истощения; отец скончался от непонятной болезни; дез Эссэнту стукнуло тогда семнадцать.

О родителях сохранилось лишь боязливое воспоминание, без признательности, без нежности. Он едва знал отца, жившего обычно в Париже; что касается матери, помнил только, как та неподвижно лежит в полутемной комнате замка Лурпс. Муж и жена встречались очень редко; бесцветность этих свиданий врезалась в память: отец с матерью сидят друг против друга, перед одноногим столиком, освещенным лампой большого, низко спущенного абажура; герцогиня не могла выносить свет и шум без нервных припадков; в темноте перекрещивались два-три слова, после чего герцог равнодушно удалялся, спеша вскочить в первый же поезд.