С удовольствием я покинул это гнусное здание, за стенами которого мучились столько несчастных. Очутившись на улице, я втянул в себя столько свежего воздуха, сколько могло вместиться в моих легких, и потихоньку пошел домой.
Что от меня хотели в госбезопасности и в милиции? Зачем они заставляли меня являться к ним и выслушивать разные нелепости? И вообще: могу ли я привыкнуть, например, к системе работы, практиковавшейся в советской стране, системе, состоявшей в том, чтобы любым способом выполнить план, за что благодарность получит начальство, а мы, рабочие, будем почти бесплатно работать дальше и дальше — «ишачить»? Хорошенькая страна социалистического труда, в которой трудовой процесс именуется этакими презрительными словечками: «ишачить», «вкалывать» и т. п. Человеческий труд здесь был в загоне, в презрении; кто мог, тот всячески ловчился, норовя шагать по жизни налегке, отбояриваясь произнесением лживых и лицемерных речей, восхваляющих те самые порядки, от которых тошнехонько… Это удавалось не многим, и мне претило стараться попасть в число этих немногих. Я привык уважать всякий труд как основу жизни, правда, достоинства и материального благополучия каждого человека в отдельности и всего общества в целом. «Кто не работает, тот не ест» сказал мне коммунистический жандарм. Но я видел воочию, что именно те, кто больше работал, меньше ели, хуже одевались, и вообще находились на необыкновенно низком жизненном уровне.
Дома я рассказал очень немногое из того, что со мною было. Если бы я сказал, что меня подозревают в получении платы за шпионство, то моя партийная теща, безусловно, выгнала бы меня немедленно из дому. Она всей душой верила, что все, делаемое партией и органами ее власти — правдиво и справедливо. Моя жена видела, что я знаю больше, чем говорю, но предпочла меня не расспрашивать.
Я стал понимать, что нам не удастся добиться мало-мальски спокойной жизни и что поэтому нужно покинуть Ейск, да пожалуй, и вообще Советский Союз. Но много еще скверного было впереди.
Я проработал на базе почти два месяца, когда однажды меня вызвали в канцелярию. Мне сказали, что меня ожидает сам директор. Чего он хотел от меня? Последнее время на работе у меня шло все как полагается, и я не замечал за собой никаких провинностей. У меня не было ни потерь, ни перерасхода горючего…
В комнате директора сидел какой-то незнакомый мне человек. Мой приход прервал их беседу. Директор сказал незнакомцу, что я и есть тот самый француз, о котором у них шла речь.
